Ева проснулась с головной болью. В самолете, извинившись, пошла подремать в спальный отсек. Хоть она и ссылалась лишь на головную боль, Даниелю было очевидно, что она лжет. Он решил, что, как только они доберутся до дома, оставшись с ней наедине, он выпытает, что же ее так мучает.
И вот в самолете, пока она спала, он коротал время за игрой в покер с матерью и тетей. Эти две дамочки оказались весьма опытными картежницами и быстро очистили его карманы от наличности.
Даниель вдруг понял, что многого не знает о собственной матери, и, несмотря на терзавшее его беспокойство, искренне наслаждался ее обществом.
Далеко за полдень они приземлились в Пизе. Машина с водителем ждала их у трапа. Они довезли до дома мать и тетю и наконец‑то остались с Евой наедине.
— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался он.
— Так себе… Замок уже переписали на твое имя?
— Да. Вчера получил официальное уведомление. Мне надо сделать несколько звонков, а потом куда‑нибудь съездим. И ты расскажешь, что тебя мучает. Только не надо больше врать про головную боль.
— Я и не врала, — вяло возразила она.
— Но с тобой явно что‑то не так.
Ева в ответ лишь пожала плечами. И Даниель подумал, что надо побыстрее разобраться с делами и вывезти ее в какое‑нибудь спокойное уютное местечко, где им никто не будет мешать. Там он отключит телефон, чтобы они смогли нормально поговорить и выяснить, в чем дело.
Внезапно ему пришла мысль, что Ева может быть беременна. Он, конечно, не был экспертом, но от друзей слышал, что на ранних сроках беременная может чувствовать сильную усталость… Если Ева носит его ребенка, ему следует узнать об этом как можно скорее.
Добравшись до рабочего кабинета, он взялся за телефон. Надо было позвонить адвокату, потом — переговорить с Талосом Каллиакисом о сроках реновации концертного зала в Париже.
Он, Даниель, — отец… Их с Евой малыш наверняка будет умным и красивым. Он сможет стать кем угодно! Астронавтом. Талантливым хирургом. Великолепным шеф‑поваром…
— Даниель! Ты слышишь, что я говорю? — вырвал его из грез нетерпеливый голос Талоса.
— Прости. Я задумался. Так о чем ты?
— Амалия требует, чтобы я устроил нам встречу. Она жаждет познакомиться с Евой.
— Хорошая мысль. Сейчас взгляну в ежедневник.
Свои дела и встречи Даниель предпочитал записывать по старинке — в толстый ежедневник в кожаном переплете.
Ну и куда он запропастился?
В поисках ежедневника, Даниель поднялся из‑за стола. И вдруг внимание его привлекло какое‑то движение за окном. Все дела в момент вылетели у него из головы: во дворе Ева укладывала чемодан в багажник машины, которую он подарил ей на Рождество.
Даниель бросил трубку и затарабанил в окно.
— Ева!
Она оглянулась, пытаясь понять, откуда раздается шум. Наконец заметила его. Даже с такого большого расстояния Даниель увидел панику в ее глазах.
Он судорожно принялся открывать окно, чувствуя, что пальцы ослабли и совершенно не слушаются. Она же захлопнула багажник и бросилась к водительскому сиденью. Наконец Даниель сумел справиться с окном. Высунувшись, он грозно закричал:
— Не вздумай уехать! Ты меня слышишь?! Стой, где стоишь!
Он бежал по лестницам, коридорам, и путь казался ему бесконечным. В голове билась мысль, что он не успеет и Ева уедет.
Но она не уехала. Она даже не шелохнулась.
— Куда ты собралась?! — выкрикнул он, выхватывая ключи от машины из ее пальцев.
Но ответ был ему очевиден.
Он знал его с тех пор, как она вернулась из лагеря — словно оцепеневшая и безжизненная. Знал, но не хотел принимать.
— Уезжаю.
— Уезжаешь куда? И надолго ли?
Она закрыла глаза и потерла кулаками виски.
— Даниель, я так больше не могу. Замок теперь твой по закону. У тебя его никто не отберет. Ты сохранил его для своей семьи. Я здесь больше не нужна. Я могу уехать. Я ведь вольна уйти…
— Даже не попрощавшись? Ничего не объяснив? Вот так просто ты можешь уехать?
— Я оставила записку в спальне.
Он сжал ключи в кулаке. Гнев накрыл его с головой.
— А, ну тогда все в порядке! Ты оставила мне записку!
— Пожалуйста, Даниель, не усложняй. Просто отдай мне ключи и иди домой.
— Хочешь ключи? Забирай! Но ты никуда не поедешь, пока не объяснишь мне, почему вдруг уезжаешь, просто оставив какую‑то дурацкую записку. Никогда не думал, что ты трусиха. Скажи мне в лицо, почему ты поступаешь так пренебрежительно по отношению ко мне?
— Я поступаю пренебрежительно по отношению к тебе?! — Она снова потерла виски, подняла глаза к небу. А когда взглянула на Даниеля, в глазах ее больше не было паники и страха. — И это после того, что ты сказал своей сестре…
— О чем ты?
— Я слышала… Слышала, как ты сказал: «Любовь и романтика — сплошная глупость. Я не люблю ее и никогда не полюблю». Это твои слова. Обо мне!
— И что? Мы же об этом и договорились, когда…
— К черту договор! — гневно выкрикнула она. — Вот почему я хотела уйти без объяснений! Я знала, что ты напомнишь мне о нашем идиотском договоре! — Она в ярости стукнула его кулаком в грудь. — Ты думал, что женился на расчетливой стерве, которая никогда не влюбится в тебя! «Любовь и романтика — сплошная глупость. И я и Ева прекрасно это знаем. Мы установили правила нашего брака и соблюдаем их».
Она вдруг отшатнулась от него. Лицо ее исказила гримаса гнева и боли. Ее всю трясло.
— Я нарушила эти правила. Я влюбилась в тебя и не могу больше притворяться. Я хочу, чтобы наш брак был по‑настоящему счастливым. Хочу, чтобы ты любил меня! Можешь ты полюбить меня? Можешь?!
— Ева…
— Конечно нет. Я слышала это от тебя. Ты же абсолютно бесчувственный!
Такое обвинение оскорбило и еще сильнее разозлило Даниеля.
— Ты называешь меня абсолютно бесчувственным, а сама сбегаешь?!
— Я не сбегаю. Я ухожу.
Как будто есть разница!
— Ты всегда бежишь! Сбежала от родителей, а потом, потеряв Иоганна, сбежала от собственной жизни. А теперь бежишь от меня, и знаешь почему? Потому что ты слишком труслива, чтобы остаться и бороться!
— И как же я должна была бороться с родителями? Я же была ребенком!
— С тех пор ты так и справляешься с трудностями — бежишь.
— О, раз уж ты возомнил себя психоаналитиком, может быть, скажешь, за какую жизнь я должна была бороться, потеряв Иоганна? Кто у меня был? Я порвала со своей семьей. Родные Иоганна эмигрировали в Австралию. У меня не было друзей. Так за что же мне было бороться, скажи?
