* * *
Да, подобные погодные аномалии в здешних краях случались крайне редко. И все же случались. Об одном таком происшествии, потрясшем в 1972 году соседний Иран, Воронову рассказали во время первой командировки, когда он наотрез отказывался в осенний период надевать в полет демисезонную куртку.
По нашим меркам зимы в Иране практически не было. Ну, разве что в конце января ночью ударит легкий морозец да выпадет немного снега. Днем при ярком южном солнце он тут же таял, оставляя после себя на дорогах лужи и грязь.
Но однажды грянула настоящая беда. В самом начале февраля 1972 года, когда люди уже готовились встретить весну, с неба пошел легкий снежок, принесенный циклоном с Кавказа.
Поначалу местные жители не придали этому значения. Ну, припозднились зимние осадки, ну, немного задержится весеннее потепление — что с того?
Однако скоро красивый снегопад сменился жуткой метелью, бушевавшей целых шесть дней. Иран всегда считался территорией с засушливым климатом, поэтому ни одна государственная служба не была готова к подобной стихии. В больших городах население с помощью полиции, армейских подразделений и спасателей еще как-то боролось с постоянно нараставшими сугробами, а в мелких селениях люди могли лишь ждать, укрывшись в своих домах.
Через шесть дней метель стихла. В центре Ирана и к северо-западу толщина снежного покрова достигла трех метров. В южных районах снежные барханы высились аж до восьми метров. Многие населенные пункты были полностью отрезаны от внешнего мира.
Результатом разыгравшейся стихии стало полное разрушение более ста селений и гибель четырех тысяч человек. Кто-то погиб при разрушении кровли; кто-то замерз, когда температура воздуха упала до минус двадцати градусов по Цельсию. В двух селениях — Кумар и Каккан — погибли абсолютно все жители.
Узнав об этой трагедии, Воронов пересмотрел свое легкомысленное отношение к форме для полетов в горах Афганистана. На это разведывательное задание он тоже полетел без демисезонной куртки, и этому имелись две причины.
Во-первых, в тесной кабине штурмовика в ней было не повернуться.
Во-вторых, летая на самолетах, Андрей надевал под куртку летного комбинезона либо тельняшку, либо специальное нательное белье из чистой тонкой шерсти.
Но даже эти меры не помогали — проникающий в пещеру холод начинал сковывать мышцы. Дабы не заснуть, Воронов решил запалить еще одну таблетку сухого топлива, согреть руки, вскипятить очередную порцию воды и заварить чай.
Через пару минут ему удалось со второй спички поджечь топливо.
Подержав над синеватым пламенем руки, он немного согрел их. Теперь можно было с относительной уверенностью заняться чаем.
С величайшей осторожностью, стараясь не пролить ни капли, он наполнил дефицитной водой «аптечную» емкость и принялся ждать, когда она закипит…
* * *
— Знаешь, пап, наверное, я тоже хочу стать летчиком.
— Решил после школы поступать в летное?
Немного подумав, сын кивнул:
— Кажется, да.
— Если ты употребляешь такие слова, как «наверное» и «кажется», то не стоит.
— Почему?
— Небом, Алексей, нужно заболеть по-настоящему. Так, чтобы, слышать не хотелось ни о каких других профессиях. Вот когда ты скажешь: «Все, папа, я решил! Буду летчиком, и точка!» — тогда я поверю в твой окончательный выбор.
Общаясь с сыном во сне, Андрей улыбнулся.
Как он ни боролся с одолевавшей его сонливостью, она все-таки победила: голова упала на грудь, одна рука придерживала лежащий на коленях автомат, другая сползла на рыхлый грунт.
Сон победил по нескольким причинам: усталость, нервное перенапряжение и элементы кислородного голодания. Пещера находилась на высоте чуть более двух тысяч метров над уровнем моря. Для постоянно живущих в горах людей количество кислорода на данной высоте является нормой. А для тех, кто родился и вырос на Среднерусской равнине, долго находиться в таких условиях сложно. Рано или поздно обязательно появятся симптомы гипоксии, которые можно сравнить с легким опьянением: головокружение, усталость, дезориентация, недостаточная концентрация внимания. Шутка ли — на каждые сто метров высоты плотность воздуха уменьшается более чем на процент. Впрочем, ничего страшного и тем более смертельного в этом нет, просто на высоте учащается пульс, а сонливость становится постоянным спутником.
* * *
Афганская зима мало отличалась от иранской. Разве что моря и океаны располагались подальше, благодаря чему климат был суше и более походил на континентальный. Тем не менее со снегопадами, ледяными дождями, холодными ветрами и распутицей афганцы были хорошо знакомы.
Мужчины в зимние месяцы кутались в широкие шерстяные накидки, непременным женским атрибутом становились длинные вязаные кофты.
Не обходилось зимой и без положительных изменений. К примеру, напрочь исчезала нестерпимая вонь из сточных канав, так как канализация в этой стране традиционно текла прямо по улицам. Правда, по окончании короткой зимы потоки дерьма высыхали, и мириады микробов поднимались в воздух. Начиналась другая напасть в виде неизвестных кожных болезней и желудочных расстройств. Из-за этого многие афганцы зимой и весной носят повязки на лице, чтоб не дышать местной заразой.
Отопление в домах афганцев отсутствует в принципе, из-за чего в жилище зимой становится холоднее, чем на улице. По вечерам сельские семьи собираются вокруг очагов и ненадолго разжигают огонь. Богатые горожане включают обогреватели. Но электричество подают в дома лишь на два-три часа — за такой срок их не прогреешь.
Однажды Воронов прибыл в Кабул в командировку и прожил в неотапливаемом общежитии при штабе трое суток. Случилось это зимой, и ночи, проведенные в большом номере, он не забудет никогда. Спать можно было только в одежде, но даже под двумя одеялами он промерзал до костей. С помывкой тоже была большая проблема, ввиду того что из кранов порой текла вода вперемешку с мутью и водорослями, похожими на чайные листья заварки.
* * *
Воронов все так же сидел на брезентовой сумке НАЗа, прислонившись спиной к холодной стенке пещеры. Перед ним горела таблетка сухого топлива, над которой стояла алюминиевая «кастрюлька» с кипящей водой. В пещере было холодно и темно. Снаружи по-прежнему шел интенсивный снегопад.
Сон продолжался. Пятнадцатилетний Лешка с любопытством заглядывал в глаза отца и задавал непростые вопросы. Андрей часто уезжал в командировки, виделись они редко, а по душам говорили еще реже. Вот сын и пользовался моментом.
— А ты не жалеешь, что связал судьбу с небом? — спрашивал он.
— Нет, никогда не жалел, — задумчиво отвечал старший Воронов. — И чем старше становлюсь, тем отчетливее понимаю: никакой другой профессии мне не надо. Давным-давно, когда мне тоже исполнилось пятнадцать, вся жизнь была впереди — за горизонтом. Я рос и на каждом шагу слышал об этом «впереди» от папы с мамой, от педагогов, от школьного завхоза Степана Петровича, когда тот с философским выражением лица дымил «Примой» в заоконный дождь. У меня действительно все было впереди — как и у тебя сейчас. Но беда заключалась в том, что относился я к этому с какой-то несерьезностью, будто это состояние должно продлиться вечно. Ну как можно серьезно относиться к тому, что тебе говорят взрослые, верно?
