Но Страйк упрямо топтался на месте; минут через пятнадцать партнеры действительно вышли из здания вместе: рослый, седой клиент Страйка и лощеный, смуглый, франтоватый брюнет Ловкач – как всегда, в костюме-тройке. Они сели в такси, а Страйк, проводив их взглядом, зевнул, потянулся и решил идти домой, но по дороге купить чего-нибудь съестного.
Почти невольно достав из кармана бумажник, он вытащил мятый листок, на котором у себя в офисе сумел разобрать название улицы, где жил Билли.
Весь день у него в подкорке сидела мысль о том, что было бы неплохо, коль скоро Врач-Ловкач пораньше уйдет с работы, наведаться на Шарлемонт-роуд и попробовать разыскать там Билли, но теперь Страйка сморила усталость, да к тому же беспокоила разболевшаяся нога. Лорелея знала, что у него выдался свободный вечер, и ждала звонка. Вообще-то, завтра вечером они собирались в гости, а если сегодня поехать к ней, то завтра, после новоселья, от нее уж точно будет не отделаться. Но Страйк никогда не проводил у Лорелеи две ночи подряд, даже если ничто этому не мешало. Он старался ограничивать посягательства на свое время.
Будто надеясь, что его сможет разубедить погода, он поглядел в чистое июньское небо и вздохнул. Стоял идеальный, ясный вечер, а в агентстве накопилось столько дел, что он уже не понимал, когда сможет вырваться хоть на пару часов. Если уж ехать на Шарлемонт-роуд, то непременно сегодня.
5
Твою боязнь народных сходок и того… сброда, который туда тянется, можно еще понять.
Генрик Ибсен. Росмерсхольм
Поскольку поездка пришлась на самый час пик, дорога от Харли-стрит до Ист-Хэма заняла больше часа. К тому времени как Страйк нашел Шарлемонт-роуд, у него разболелась культя, а вид длинной жилой улицы заставил пожалеть, что не тот он человек, чтобы отмахнуться от Билли как от заурядного психа.
Стоящие стенка к стенке дома выглядели очень по-разному: некоторые из голого кирпича, другие – покрашенные или оштукатуренные под камень. Из окон свисали британские государственные флаги: дополнительное свидетельство олимпийской горячки или напоминание о королевском юбилее
[5]. Маленькие участки перед домами в зависимости от предпочтений владельцев были превращены в крохотные садики или в свалки мусора. Посреди дороги валялся видавший виды матрас – бери не хочу. Первый взгляд на жилище Джеймса Фаррадея не пробудил в Страйке надежд, что он у цели, поскольку дом этот оказался одним из самых ухоженных на всей улице. Парадный вход обрамляло миниатюрное витражное крылечко, на окнах висели присборенные тюлевые занавески, а латунный почтовый ящик сверкал в лучах солнца. Страйк нажал на пластмассовый дверной звонок.
Ждать пришлось недолго; дверь открыла изможденная женщина, выпустив при этом серебристую кошку, которая, судя по всему, лежала под дверью и ждала любой возможности удрать. Сердитое женское лицо составляло разительный контраст с надписью на фартуке: «Любовь – это…» Из дома тянуло густым духом жареного мяса.
– Здравствуйте, – сказал Страйк, у которого от такого запаха началось слюноотделение. – Не могли бы вы мне помочь? Я ищу Билли.
– У вас неправильный адрес. Никакого Билли здесь нет.
Она стала закрывать дверь.
– Но он говорил, что живет у Джимми, – сказал Страйк в сужающуюся щель.
– И Джимми никакого тут нет.
– Простите, некто по имени Джеймс…
– Он вам не Джимми. Это не тот дом.
Она захлопнула дверь.
Серебристая кошка и Страйк глядели друг на друга (причем животное – надменно), пока, усевшись на коврике, кошка не начала вылизываться и всем своим видом показывать, что Страйк более не занимает ее мыслей.
Вернувшись на тротуар, Страйк закурил и посмотрел сначала в одну, потом в другую сторону. По его прикидке на Шарлемонт-роуд было домов двести. Сколько уйдет времени на то, чтобы постучаться в каждую дверь? Досадный ответ: больше времени, чем у него было в этот вечер, и больше, чем, по всей вероятности, будет в ближайшие дни. Он пошел дальше, расстроенный, с нарастающей болью, заглядывая в окна и рассматривая прохожих, чтобы найти в них сходство с человеком, встреченным накануне. Дважды он спрашивал людей, входящих в дом или выходящих на улицу, не знают ли они «Джимми или Билли», чей адрес он якобы потерял. Оба сказали, что не знают.
Страйк заковылял дальше, пытаясь не хромать.
Наконец он дошел до блоков выкупленных домов, переделанных в двухквартирные. Входные двери жались друг к дружке парами, а участки перед домами были полностью залиты бетоном.
Страйк замедлил шаг. К убогой, облупленной белой двери был прикноплен надорванный лист формата A4. Еле ощутимое, но знакомое покалывание интереса, которое он никогда бы не удостоил звания «предчувствие», толкнуло Страйка к этой бумажке.
На ней от руки было написано:
Собрание в 19:30 переносится из паба в культурный центр «Колодец» на Викеридж-лейн – в конце улицы налево.
Джимми Найт
Пальцем приподняв объявление, Страйк убедился, что номер дома оканчивается на цифру пять, отпустил бумажку и отошел в сторону, чтобы заглянуть в пыльное окно первого этажа.
Для защиты от солнечного света к раме крепилась ветхая простыня, но краешек ее отошел. Высокий рост позволил Страйку заглянуть внутрь и разглядеть часть пустой комнаты: разложенный диван-кровать с заляпанным одеялом, ворох одежды в углу и переносной телевизор, водруженный на картонную коробку. Ковер скрывали многочисленные пивные жестянки и полные до краев пепельницы. Это зрелище вселяло надежду. Вернувшись к облупленной белой двери, Страйк постучал мощным кулаком.
На стук никто не вышел; в доме не ощущалось никакого движения.
Страйк еще раз сверился с запиской на двери, чтобы тут же отправиться по указанному адресу. Свернув налево к Викеридж-лейн, он увидел культурный центр, на котором отчетливо выделялось светящееся плексигласовое название «Колодец».
Прямо у стеклянной двери раздавал листовки седеющий бородач в картузе и линялой футболке с портретом Че Гевары. На приближающегося Страйка он уставился с недоверием. Хотя и без галстука, тот был в итальянском костюме, который создавал впечатление официальности. Когда стало ясно, что Страйк направляется прямиком в культурный центр, агитатор сделал шаг в сторону, загораживая вход.
– Знаю, что опоздал, – буркнул Страйк, умело изобразив досаду, – но какого черта изменять место сбора в самую последнюю минуту?
Бородач в картузе, похоже, смешался от самоуверенности или габаритов незнакомца, а скорее, от того и от другого вместе, но тем не менее почувствовал, что капитуляция перед костюмчиком будет ниже его достоинства.
