Ничего нет.
Извините. Надо было разделить.
— 8 —
Если бы я вела тренинг какой-нибудь, я б его назвала «по жизни легко». Вот именно так. Без знаков препинания.
По жизни легко.
Но я не думаю, что я бы набрала бы тренингующихся. Слишком простое название. Нет в нем красоты и должных мучений. И обещания успеха тоже нет.
А учила бы я там ничему.
Просто пришли.
Дернули брюта или чаю, кто брюта не пьет.
И дальше все сидим и ничего не делаем.
Каждый своим занимается.
А кто ныть начинает, тому сразу еще немного брюта.
И опять сидим и ничего не делаем.
— 9 —
«Резать к чертовой матери, не дожидаясь перитонитов…» Помните, да?
В общем, я ее сегодня видела. Живьем. Один в один. Сигаретки вот не было.
Все остальное было.
Я забыла, как дышать, от восторга узнавания.
Стояла и ждала, когда ж она что-нибудь скажет, чтобы вот уже совсем восхититься.
«Кто тут в очереди за результатами?», — рявкнула она. И те, кто в очереди перед кабинетом флюорографии были живы, померли. А кто был уже не жив, внезапно ожил и зашевелился.
— Яяяя. — Вообще-то пищать мне не свойственно. Но тут как-то так получилось.
— ЗА МНОЙ!
Сказала и пошагала, широко, вольно, роскошно.
Я посеменила следом, хотя семенить мне тоже не свойственно.
Она распахнула дверь кабинета… чуть было не сказала пинком… на самом деле, конечно же, нет, но все, что она делала, было именно таким — мощным и яростным. Кони, избы, все такое… оно было просто избыточным. Да она карандашик в руку взяла, и как будто это не карандашик вовсе, а базука.
Ну и куда тут еще избу с конем?
Мощная женщина!
— НУ! ФАМИЛИЯ!
— Ыыыыыы…
— Ты к этой поликлинике приписана?
— Ну да. Я ваша вся, — я решила немножечко (с чайную ложечку) поиграть в «мы с тобой одной крови».
— ТЫ НЕ МОЯ! Вы тут все сами по себе с вашими проблемами!
— Эээ…
— ЛАДНО! Не будем! Тааак… Что тут у нас.
Раз, два, три… И вот уже мои легкие в формате А4 поползли из принтера. И мне, конечно, хотелось робко поинтересоваться, буду ли я жить, но что-то подсказывало, что делать этого не нужно.
— Ну. И кто у тебя терапевт? Петренко эта сумасшедшая? Или Васькин-недоучка?
Она рассматривала что-то там в моих распечатанных внутренностях, хмурясь и всем лицом делая такой вид, что нормальному человеку сразу должно было быть ясно. КАБЗДЕЦ!
— Петренко… А почему она сумасше…
— Потому что ТУТ нормальных нет.
Не. Ну я, конечно, немножко начала думать о профессиональной этике и корпоративной политике, но куда больше меня интересовало то, на что она там так плохо смотрит.
— Не. Ну правда сумасшедшая эта Петренко. Зачем она нам сюда своих этих шлет? Что мы им должны говорить? — сказала она кому-то, сидящему за прозрачной дверью. Кто-то поддакнул.
— Так что там? — я не выдержала. А кто б выдержал?
— ГДЕ?
— Тааам, — я показала глазами на распечатку снимка.
— А ТЕБЕ ЗАЧЕМ ЭТО ЗНАТЬ? ТЫ, МОЖЕТ, ПУЛЬМОНОЛОГ? Давай. Иди. ВРАЧ тебе ВСЕ скажет. Записалась к врачу-то?
— Ну… как бы это мои хм… легкие. Хотелось бы понять… — Сказать, что я обосралась, — ничего не сказать.
— ДА НЕ СЦЫ. Чисто все. И нахрена эта Петренко шлет нам своих ипохондриков. И так не управляемся.
— То есть курить мне все еще можно? — обрадовалась я.
— СДОХНУТЬ ХОЧЕШЬ РАНО — кури. Сосуды поди уже в говно?
— В говно, в говно, — радостно заулыбалась я.
— Ну кури тогда. Терять тебе нечего уже. На, держи свой ливер! Отдашь Петренке.
— Спасибо, досвиданьичка. — Схватила бумажки и прочь, прочь.
— СЛЕДУЮЩЕГО позови!
Я приношу извинения за КАПС, но это тот случай, когда он оправдан более чем полностью.
— СЛЕДУЮЩИЙ!
— 10 —
Три девочки со мной вчера в лифте. С первого по одиннадцатый. Минуты две мы едем вместе. Чуть больше?
Им по 13–14. Гадкие утята в стадии метаморфоза. Прелестны все. Грации.
Щебечут.
Волей-неволей слушаешь.
Смотришь.
И по интонациям, по ритму, по пластике, по моторике, по контексту… так понятно уже.
Одна — нежная и легкая, точно зефиринка. Не умница, но того нрава, что позволит ей быть счастливой и радостной до самой старости. Любимой позволит быть.
Другая капризна и манерна, будто уже шагает по мысленному подиуму, на который с таким характером почти невозможно влезть, потому что подиум тоже любит легких и веселых. Но если влезет, то королева. Не меньше!
Третья… третья — пустая. Нет. Не глупышка, может, даже наоборот. Но она как пустой скучный кувшинчик. Ни уму, ни сердцу… Может быть, рано еще. Может быть, еще не успела?
Но вообще-то «наполненность» — такое дело, что с самого детства оно или есть, или нет. То есть есть люди объемные, а есть люди-трафареты. И мне интересно всегда, эти «трафареты» правда живые? Или матрица нам их подкидывает для массовки?
А на самом деле стоит тебе отвернуться или отойти, они исчезают. Ну или висят без дела — просто иконки на рабочем столе…
— 11 —
Короче, из всего хендикрафта меня прикалывает резьба по яйцам.
Гусары, это не то, что вы подумали. Это куриное (любое другое) яйцо, из которого делают такую ажурную бессмысленную хрень.
Реально прикалывает.
Но не буду…
Потому что, где я — а где яйца?
Но выглядит это впечатляюще, конечно.
Питон, сами понимаете, схватился за голову. Он теперь от каждой моей идеи за нее хватается. Устал уже хвататься.
Я ему сказала: «Ты просто привяжи ладони к черепу и не мучайся».
Поржал. Но яиц не хочет. Нет.
— 12 —
Добро всегда приходит к человеку через насилие.
Насилие принимает разные формы — уговоры, убеждения, манипуляции, проч… но все равно остается насилием.
Все хорошее, что с нами происходит, так или иначе насаждается извне и против нашей воли.
