Нет, красивым он не был. Соня знала это. Но никто прежде не заставлял ее смеяться с утра и до вечера. Никто не флиртовал, не дарил ощущения собственной женской привлекательности и полной безопасности. Пока Макс находился рядом, не могло случиться ничего плохого. Он в равной степени знал законы и повадки уголовников и полицейских, и оттого Соня увереннее чувствовала себя в мире, оказавшемся более непредсказуемым и опасным, чем представлялось ее родителям. Макс никогда не терялся. Услышав в свой адрес брань, сразу отвечал бранью. А если субботним днем, во время тайной поездки на поезде, в вагоне появлялся пьяный, немедленно наводил порядок.
Когда настала пора познакомить Макса с родственниками и друзьями, Соня подавила смущение и неловкость, убедив себя, что никто не сумел понять любимого так, как она. Вдвоем они чудесно проводили время, и все же Соня намеревалась последовать совету отца и проявить волю. Собиралась с самого начала захватить власть: хотела помочь Максу, помирить его с прошлым, создать для него дом, найти цель, ради которой стоило работать, – совсем как в кино.
Первое время все так и складывалось. Пару лет они жили замечательно. Сняли маленькую квартирку – две комнаты, кухонька и ванная, – и этого вполне хватало. Макс обожал Уэнди: как только отец возвращался с работы, светловолосая кудрявая малышка не отходила от него ни на шаг. И он прекрасно с ней занимался, хотя порой не знал меры: тормошил и подкидывал до тех пор, пока у девочки не начинала кружиться голова. Уэнди любила эти игры. И Макс тоже. Правда, потом Соне приходилось успокаивать дочь, кормить и укладывать спать. Детям необходим режим, но объяснить это Максу оказалось невозможно. Ему вообще ничего нельзя было объяснить.
Например, он так и не понял, что жизнь не могла оставаться такой же, как до рождения Уэнди, – с бесконечными вечеринками, ночными походами из одного паба в другой, беспорядочной едой и прочими безумствами. Не понял, как материнство меняет женщину. После целого дня возни с Уэнди Соня смертельно уставала, а когда наконец поздно вечером добиралась до постели, меньше всего на свете думала о сексе, тем более что дочка спала в кроватке здесь же, у противоположной стены. Но Макс думал лишь об одном: секс, секс, секс и твердил об этом подобно испорченной пластинке, словно на свете не существовало ничего другого. Соня чувствовала себя куском мяса и никак не могла понять, почему он так часто этого хотел. Как правило, мужчины не нуждаются в непрерывном совокуплении – во всяком случае нормальные.
Однажды Соня проснулась среди ночи и обнаружила мужа в гостиной: тот услаждал себя на диване, раскрыв какой-то эротический журнал. Не смогла забыть своего ужаса, страха и растерянности: оказывается, до сих пор она совсем не знала человека, с которым жила, – грязного, безобразного, чужого. Он совсем не любил ее и не дорожил совместной жизнью. Не считался с чувствами жены, не уважал потребностей и желаний. Если чего-то хотел, то просто делал – тайно, не обращая на нее внимания.
Поначалу Макс пытался отшутиться, однако Соня продолжала плакать, и в конце концов он рассердился и закричал:
– Чего ты ожидала? Я не могу жить как чертов монах! По-твоему, лучше снимать шлюх?
Она тоже закричала, назвав его грязным и мерзким, и оттолкнула, едва он попытался прикоснуться. И тогда Макс сорвался. С искаженным бешенством лицом поднял на нее руку, а потом побелел так, что Соня испугалась, хлопнул дверью и ушел. На следующий день явился, и они ни словом не обмолвились о том, что произошло. Вскоре жизнь вошла в норму. Альтернативы все равно не существовало: приходилось думать об Уэнди и родителях, – но вернуть прежние чувства к мужу Соня уже не смогла. Никогда. Через несколько лет Макс оставил попытки наладить отношения с женой и пошел своим путем. Ссорился и даже дрался с хорошими людьми, путался со странными типами, по пятницам вел в пабе глупое, непристойное шоу. Едва дочери исполнилось пять лет, бросил хорошую работу, а все, что нажили вместе, вложил в вечернюю программу на радио. Через пару месяцев Макса передвинули на дневное время – сначала поставили в пару с вульгарной грубиянкой Изой Траби, а потом перевели в амплуа солиста. Известность не заставила себя ждать, а вместе с ней появились женщины. В первую очередь, разумеется, Иза. Всегда Иза. Но и другие тоже. Дюжины, если не сотни женщин. Как только Макс прославился, они вцепились в него мертвой хваткой. Отвратительно и нелепо. Пока работал кондитером, ни одна из этих поклонниц на него даже не смотрела.
Если бы они знали, эти женщины, что значит жить с таким человеком, как Макс. Что ж, пусть попробуют. Очень быстро поймут, что к чему. В том числе и последняя подружка – гламурная штучка Ингрид Файф. Думает, будто поймала ценную добычу. На фотографии улыбается, как кошка, которая наелась сметаны. В интервью признается, что намерена выйти за Макса Талли замуж. Ничего, скоро узнает правду. Сразу, как только тот начнет шляться по ночам, приводить домой пьяных приятелей, смотреть своим хитрым упрямым взглядом и отвергать любые разумные доводы. Да и Макс быстро сообразит, кого потерял. Соня представить не могла, что Ингрид будет стирать носки и гладить рубашки. Или мириться с безумными идеями. А сама она целых двенадцать лет все это делала. Двенадцать лет пыталась создать Максу дом, из которого он просто ушел, словно там не было ничего, кроме пустоты.
Соня ссутулилась, обхватила чашку обеими руками и сжала колени. Боль в животе тянула и крутила. В последнее время, как бы аккуратно она ни питалась, боль не исчезала. Уэнди вернется из школы не скоро. В доме полный порядок. В магазины уже сходила. На окне, между стеклом и жалюзи, зажужжала муха. Соня сидела, неподвижно глядя в пространство, и слушала голос Макса.
Через год после отъезда Мэри и Клайва «Третье желание» обрело завершенный вид – с нависающего над океаном бассейна до витой медной решетки на камине в просторной гостиной и пушистых белых полотенец, аккуратно сложенных в зеркальных шкафах многочисленных ванных комнат. Из того, что построил своими руками бывший хозяин, остались лишь каменные ступени, ведущие с дороги к дому. Теперь крутую лестницу окружали пышные заросли тропических кустарников и аккуратные большие пальмы, привезенные из питомников на грузовиках, с обернутыми мешковиной корнями, и послушно прижившиеся в щедро обогащенной почве.
Макс явился в роскошные владения на закате, за день до собственного сорокалетия. Въехал медленно, бережно ведя «мерседес» по затененной аллее, наслаждаясь шуршанием толстых шин на мелком красном гравии, шепотом бамбука и банановых пальм, спустивших ветки так низко, что листья касались сияющего металла. Остановился перед домом, выключил зажигание и замер, вслушиваясь в шум волн у подножия скалы. Настал час прилива. Макс взял сумку и вышел из машины, решив, что сегодня не надо ставить ее в гараж. Пусть побудет здесь. Дом словно купался в розовом свете – безупречный, нетронутый, девственный – и ждал хозяина.
Ингрид понятия не имела, куда отправился Макс. Если бы узнала, непременно тоже захотела бы поехать, чтобы разделить с ним первую ночь. Поэтому Макс постарался не выдать планов. Глядя из-под полуопущенных век, как эффектная подруга раздевается в своей элегантной спальне, он часто и с удовольствием представлял ее на королевской кровати в «Третьем желании»: вечером – прохладной, гладкой, соблазнительной в черном шелке. Утром – великолепно обнаженной и необузданной, удовлетворенно и лениво смыкающей веки в потоке света, такого же яркого, как ее спутанные волосы. Но все это потом, позднее. А сегодня дом должен принадлежать ему, и больше никому.
