Как волки дикие, взвывали ветры.
Тьма непроглядная на Землю пала;
И на века, казалось, скрылось Солнце.
Шумерский эпос.
– Тэк-с, – Тот многозначительно оскалился, тронул мизинцем лоб и осторожно двинул вперед белую фигуру. – Любезный Имхотеп, ты разбит. Разгромлен, уничтожен, смят, порабощен, поставлен с твоим воинством на колени. Шах, шах, еще раз шах и мат.
Фигура изображала женщину с короной на голове и была с любовью вырезана из бруска уайт-дубовия. Резали, как видно, вручную, портативным сигма-лазером, дубовий брали, без сомнения, из панелей в кают-компании.
– О, учитель, вы, как всегда, правы, – запечалился Имхотеп, опустился на пол и, забравшись под стол, подал голос, фальцетом, по-петушиному, очень мощно: – Кукареку-у-у!
Крышка стола была расчерчена на квадраты, на коих стояли черно-белые фигуры. Не только стояли, но еще и могли ходить – направо, налево, диагонально, буквой «гы», не сами по себе, конечно, по воле анунначьей.
– А, все веселитесь, развлекаетесь, – вошел Исимуд, вздохнул, мрачно опустился в кресло. – В эти свои, как их… черт…
Причина его пессимизма была ясна – интерьерчик утомил. Обрыдл, достал, въелся в печень, остонадоел. Да и вообще. Больше полугода на орбите, одной компанией, в просторной, но все же клетке планетоида. Вот так, по кругу, по кругу, по кругу, как загнанная белка в колесе. А что впереди – хрен его знает. Вернее, не высшая математика, можно догадаться – голод, холод, лишения, проблемы и тотальное выживание. А еще дальше – старость, болезнь и дряхлость и мучительный бесславный конец. Где вы, где вы, поместья, дворцы, гектары тринопли, жирный, икряной, деликатеснейший карп Ре? Где, где – внизу, в объятиях стихии, под мощным пологом зловещих, сплошь в ярких искрах молний туч. На дне, блин, мирового, во всю планету, океана. Собственно, карп Ре, наверное, все же плавает, но кверху брюхом, в дрейфующей манере – соленая купель не для него. Вот так, такую мать, только захотели жить по-новому, как сразу природа-мать – палку в колеса. Непруха, блин, засада, попадалово, облом, трындец, писец, кидалово, подарочек судьбы. Все пропало, все сгинуло, улетело все вдаль, ничего не осталось, лишь тоска и печаль. Да еще вот это имечко новое, зарегистрированное в Галакт-компьютере, – Птах. И хрена ли в нем собачьего, стоило бабки платить…
– В шахматы, дражайший Птах, в шахматы, – добродушно отозвался Тот. – Я назвал эту свою придумку шахматами. Так, небольшая развлекуха на досуге, бесхитростная, незатейливая пища для невзыскательного ума. Кстати, дорогой коллега, не желаете ли сыграть? Даю вам королеву в фору.
Тот мыслил широко, масштабно, на касты не смотрел, а потому симпатизировал Птаху. Как ануннаку энергичному, хваткому и отвечающему за свои слова. Обещал отборный лес для судна Зиусурды – сделал. Подряжался в плане клея, пакли, битума, краски и смолы – не подвел. Брался выручить с тесом, скобами, такелажем и гвоздями? Причем гвоздями теллуриевыми, прокованными, повышенных статей? Выполнил, не подставил, не подвел, слово свое сдержал. Правда, и засунул в экипаж до черта своей родни, так ведь понять его не сложно, не квадратура круга – своя рубашка на то и есть своя рубашка, чтобы быть поближе к телу. Словом, настоящий ануннак, нифилим божьей милостью, стопроцентный орел, даром что хербей…
– Да нет, уважаемый, уж играйте без меня, – Исимуд улыбнулся, впрочем, как-то невесело, посмотрел на Имхотепа, кукарекающего во всю мочь, и устремил взгляд на Тота, расставляющего фигуры. – Настроения нет. Как гляну в иллюминатор, так вспомню, а как вспомню, так вздрогну. Такое накатит, такое захлестнет, совсем как там, внизу, полгода назад.
Да, полгода назад стихия показала себя во всей красе. Поднялся, налетел ужасный ветер, небо затянули тучи, дождь полил потоками, все усиливаясь, как из ведра. Опустилась непролазная темень, жуткая, сплошная, нарушаемая лишь вспышками молний. А потом откуда-то с юга покатился ужасный рев. Это шла семимильно, все сметая на пути, чудовищная приливная волна. По сравнению с которой девятый вал это так, тьфу, баловство, детские игрушки. И хотя знали о катаклизме, с тщанием готовились и пребывали на взводе, вернее, сидели на чемоданах, но взлетали в беспорядке, в хаосе, безо всякого энтузиазма. Да впрочем, какой там, на фиг, энтузиазм – только темнота, глаз выколи, сильнейшая турбулентность да водяная стихия-убийца, занимающаяся мокрым делом. И вот с тех пор уже полгода как на орбите. По кругу, по кругу, по кругу. Одни и те же созвездия, одни и те же лица, одни и те же темы для разговоров…
– Кстати, о пище, – прервался Имхотеп, кашлянул с надеждой и выглянул из-под стола. – Дорогой учитель, а не пора ли нам обедать? Вы же сами говорили, что режим – это все. Плюс качественное, сбалансированное, рациональное питание…
– Да, да, как же это я. – Тот перестал равнять фигуры, глянул на часы, посмотрел под стол. – Ладно уж, вылазь, прощаю. Реванш возьмешь потом. – Быстро убрал часы, с чувством шмыгнул носом и улыбнулся Птаху. – Брось ты печалиться, коллега, пойдемте-ка лучше обедать. Чем бог, вернее, конвертер послал. Главное ведь – правильное пищеварение.
Дружно они покинули кают-компанию, молча миновали коридор и вошли в Зеленую буфетную, где привыкли есть в последнее время. Интерьерчик здесь и вправду вдохновлял и воодушевлял, ибо стилизован был под парковую беседку – со стенами из дубовия, обвитыми плющом, с удобнейшими креслами приятной глубины, с массивным, на одной ножке вместительным столом, на коем уже сказочно благоухала снедь. Тут же томились, разговаривали по душам жены Исимуда, Тота и Имхотепа, а дети их, наложницы, внуки и родня столовались рядом, в зале для банкетов. Здесь же стол был накрыт с умеренностью, всего лишь на шесть персон, дабы ничто не мешало работе печени и, как следствие, правильному пищеварению.
– Спасибо тебе, Ан, отец наш, – как требовалось, сказал Тот, все кивнули, потупились, прониклись, расселись и дружно заработали челюстями. Ели салаты с мидиями и грибами, любительские фрикасе из бычьих семенников, горячую похлебку из пернатых по-хербейски, фаршированного же хербейского провисного карпа Ре. Все, конечно, хоть с пылу с жару, но синтезированное, из конвертера, однако же вкуснейшее, калорийнейшее, от натурального не отличишь. Да, видит бог, правильно, что послушались Шамаша и отправились на этой посудине, а не на катере Исимуда. На нем сейчас находятся наследнички Ана – не на Птахе, естественно, на его хроноботе. Все, все, полным составом, тесной компанией, святейшим семейством – Энки, Энлиль, Гибил и Наннар, само собой Нинти, Мардук и Анту. А еще в придачу Нинурта в качестве приемного сынка. Вот уж там, наверное, весело, так уж весело, не скучают небось, не теряются, забавляются от души. Шамаш все устроил с Мочегоном и Красноглазом, они вообще все по жизни такие большие шутники…
Застолье между тем шло по нарастающей – кнели, паштеты, сырники, эскалоп, рисовая запеканка с мясом водоплавающих, блинчики с мятой печенью, ливер тигра У. Само собой немного ханумака, чуть-чуть раствора тринопли и много, много, много старого доброго «Гнойнекена». Наконец шеф-повар подал сладкое, жрицы расстарались с чаем, и обед вступил в свою заключительную фазу – все вкушали скучно, без аппетита и напора, не ощущая уже ни вкуса и ни радости. Только правильную работу печени, выделение желчи и желудочных соков и конкретно винтообразную, греющую душу, активность кишок. Скоро никто даже не мог смотреть на торт, шоколадно-кремово-ванильно-марципановый, с цукатами, вафлями, фисташками и мармеладом.
