– Ты опять не словил намек? Перевожу для умных: сын всю дорогу выдумывал, как поддеть тебя, чтобы надежно остаться здесь. Рядом. Я ж говорю, не смыслите вы в рыбалке. Прикормка, наживка, подсечка, выводка и такое-всякое. Искусство! А он пошел на тебя с гарпуном. – Куки похлопал по траве, собирая росу, умыл лицо. Встряхнулся. Чуть менее хмуро глянул на брата. – Забери лошадок и вали назад, на золотую каторгу. К ночи вернешься, мы как раз наловим рыбы. На одном коне вернешься, понял? Я научу пацана, как надо бежать навстречу и кричать «папа!». Это сложно, но расстараюсь. Наверняка он кричать не умеет, как и ты. И «папа»… спорим, он говорит только «отец»? Тьфу. Сами себе жизнь – вдребезги, в крошево, в пыль. Золотую, мать ее, пыль.
Куки запрокинул голову и завыл, изображая волка. Даже кони шарахнулись! Мальчик смотрел на внезапного «дядюшку» с откровенной оторопью и осторожно, немножко испуганно, улыбался. Микаэле тоже смотрел. Он знал, что чудеса не повторяются, и тем более их нельзя выпросить… Но брат расхохотался, сел удобнее, опираясь на руки и чуть покачиваясь. Сощурился, сосредоточился…
– Рассвет! – провозгласил он и прицелил указательный палец в серость тумана.
Сразу стало понятно, что там имеется розоватый отблеск. Николо охнул, всплеснул руками… теперь и он узнал: Куки – бог этого особенного места, повелевающий пробуждением солнца!
Князь отвернулся и нехотя побрел прочь, в серый туман, в длинный день, полный полезных встреч и многоходовых планов. За спиной грелся рассвет, чтобы в лучший миг, выверенный и согласованный с Куки, превратить реку в поток неразменного золота. Это чудо сегодня принадлежит сыну – целиком. И однажды станет его прекрасным сном. Коротким, но ярким. Хорошо бы, в то время сын мог рассказать отцу о своем сне словами или письмом, запросто. Без посредничества эскиза малыша Василия.
– Если все обойдется, – шепнул Микаэле едва слышно. Поморщился и нехотя выговорил слово, которое для многих в его семье стало приговором: – Артель… определенно, они уцелели. А так хотелось верить в лучшее.
Оставлять сына рядом – опасно. С каждым годом угроза растет. То, что погубило отца и после отравило жизнь самого Микаэле, не было случайностью. Увы, тщательное дознание не выявило подлинных корней беды. Оставалось принимать меры, порой наугад. История весеннего ритуала в доме Дюбо наводит на безрадостные мысли, а три списка черных жив, добытые из разных источников, не оставляют сомнений.
С незапамятных времен, когда золото стало мерилом многого в людском обществе, находились такие, кто желал присвоить его любыми способами. Древнейший род одаренных – Элиа – какое-то время успешно поддерживал баланс целей и средств. Увы, люди Элиа постепенно слились с золотом слишком плотно, а что было дальше… о том помнят лишь легенды, хроник и точных записей очевидцев – нет. Но именно от Элиа осталась традиция изображать быка как символ золота.
Сейчас золотым быком за глаза называют самого Микаэле. И желают снять с него шкуру, а лучше – поставить на эту шкуру свое клеймо и вынудить к рабской добыче золота в самых невообразимых объемах… Вроде бы этого и хочет артель: намыть как можно больше золота. Наверное, потому она и зовется артелью. Хотя… нет точных сведений. Есть лишь долгая история противоборства с этой тайной и безжалостной организацией. И сейчас ее люди – рядом.
Микаэле поежился и огляделся, словно мог увидеть врага прямо здесь, в имении.
Очень вероятно, что артель вступила в союз с домом Дюбо.
Вполне возможно, что артель изъяла достояние Липских для своих нужд, очерняя имя Ин Тарри и готовя почву для новых атак, пока лишь финансовых и значит – отвлекающих.
Не исключено, что именно артель заинтересована в наемных живках. И это – уже не для финансовых атак, это иное и боле опасное.
– Я должен его отослать как можно дальше… но не могу. И не хочу.
Микаэле грустно улыбнулся. Он знал, что, отослав Николо, дал бы загадочным врагам знак: у мальчика нет дара крови, он бесполезен дважды, не годен для дела и не дорог для души. Но, поступив так, Микаэле разрушил бы куда больше, чем сберег. Ощущение ошибочности рационального решения стало явным благодаря Куки. Рядом с братом доводы логики удается пересмотреть, и новые, созданные наитием, в конечном счете оказываются выигрышными.
– Я всем лгу, Николо, – прошептал князь. – Даже Куки. Не сказал ему, что мой предок решил остаться в этой стране «в надежде на авось». Самый нелепый из комментариев на полях его дневника. Тот Ин Тарри тоже был Микаэле, вернее – Микаэле Йол Даниэле. Три имени, он был из младшей ветки южной семьи… и он стоял перед схожим кризисом. На его золотой дар охотились яростно, собрав свору загонщиков. Но тот Микаэле смог выжить. Он спас детей и устранил беду. Увы, не уничтожив ее корни… Однако же все, что он сделал, удалось потому, что он полагался «на авось». Порою шел против очевидных решений, диктуемых логикой. Он был прав. На что еще рассчитывать, когда прочее испробовано, а улучшений нет?
Парк остался позади. Микаэле успокоил коня и шагом подъехал к парадному, улыбаясь все шире. На мраморных ступенях сидел Курт, рядом, нос к носу, расположился черный пес. Они беседовали. То есть говорил, конечно, человек. А пес слушал, склонив голову влево и чутко поставив уши….
Облачный бык. Притча пустынного племени куреш
На зеленом берегу реки, у границы безводных песков, жил пастушок Юса. Он был сирота. Никто не заботился о нем, никто не совестил хозяина стада за жестокость – и Юса трудился без роздыху, жил, как дикая трава. Спал на земле, ел, что придется, шептался с ветром… больше-то поговорить вы не с кем.
Стадо было большое, неспокойное. Юса сбивал ноги в кровь, разыскивая заплутавших овец. Но худший враг Юсы был старый баран: он часто убегал. Однажды Юса пять дней и ночей искал упрямца. Забрел далеко, в незнакомое место. Там скалы сжимали реку, как наездник – бока норовистого коня. Вода яростно бушевала в ущелье… а Юса искал барана. Вот он подобрался к обрыву, нагнулся, пошатнулся – и покатился вниз! Чудом спасся: вцепился в ствол – сосна упала и сделалась мостом над пропастью.
– Доброе дерево, после смерти, и то даёт пользу, – Юса погладил сухую кору. – Спасибо, бабушка сосна. Спасла.
Поклонился, встал… И замер: далеко, на берегу злых песков и засух, что-то светилось. Зарево в сумерках полыхало ярко, и Юса испугался – пожар! Но свет не приближался, да и гарью не пахло. Пастушок еще выждал… и решился: перешел реку по сосне. Ступил на берег, который люди его селения звали проклятым. Полез по скалам, срывая ногти, обдирая кожу. Ночь густела, подниматься в темноте делалось трудно, но зарево разгоралось, освещало кромку обрыва. И вот открылась верхняя площадка. Юса выглянул из-за камней, охнул, заслонил лицо – вот какое яркое было сияние!
Когда Юса присмотрелся, он понял: свет давала шкура быка. Таких огромных и прекрасных быков Юса никогда не видел, даже вообразить не мог. Он щурился и вздыхал, рассматривая могучую шею, глянцевые рога, мощный хребет.
