– Держи еще, Юна. Для закрепления.
Опять рюмка. Нет сил спорить. Пью. Руки делаются совсем горячие, в голове – шум и звон. Душа расправляется, а была измятая, подмороженная… ничего, оттаяла. Я – дома, я закрыла дверь.
Взгляд завершил круг, уткнулся в тяжелые ботинки. Увяз в изучении шнуровки, с усилием пополз выше. Да, это Вася, он по-прежнему стоит в дверях. Знакомый – и иной…
Как много событий накопилось с нашей прежней встречи, какая это прорва времени – год! Вася был крепким мальчишкой. А этот, в дверях, уже мужчина… Вытянулся, отчего сделался тощим, резким. Скулы обозначились остро, взгляд стал строгим и спокойным – без прежней наглоты городского дикаря.
Отрываю ладонь от ковра, вяло качаю ею. Улыбаюсь дрожащими губами.
– Вася, ты… Вырос-то как. За год совсем поменялся. И стрижка милая. Тебе идет.
– Вернулась, – Вася качнулся вперед, сразу оказался рядом. Обнял, отстранился. – Я твердил без устали, что она – не ты. Никто не верил. Юльку тряхнул. Крикливая кукла. Пожаловалась советнику, меня чуть не отчислили. Пришлось следить молча. Раз Юлька исходит на страх, ты вернешься, так я решил. А недавно… ну, стал следить внимательнее. И ты здесь. Рад, аж чешуся!
Вася улыбнулся, шумно поскреб макушку. Подмигнул… и душа моя сделалась крылатой, взмыла к свету. Вот только сквозная рана от темного взгляда не заросла. В позвоночнике застрял осколок инакости… вопрос, смогу ли встать? Я завозилась, Вася поддел под локти. Сперва ноги показались неощутимыми, чужими… а после от пяток иглами ударила боль. Я вскрикнула, прикусила губу и упрямо улыбнулась. Не изуродовал меня злодей, не схарчила нора: болеть может лишь у живых, насколько я знаю.
– Тебе надо спрятаться? – Вася присел, деловито и даже бесцеремонно прощупал мои ноги от стоп до коленей. – Хм… я думал, вывих. Обошлось, но лапы ледяные. Я разотру, а ты думай. Отвезу, куда скажешь, машина у входа.
Спросить, как он оказался здесь и почему смог понять мои страхи без единой жалобы, я не успела. Курт тоже: вздохнул – и проглотил очевидные вопросы, на которые наверняка не получит прямых и быстрых ответов.
– Василий Норский, если не ошибаюсь, – сказал Курт вместо этого. – Наслышан от советника.
– Уехать, да, – обрадовалась я. – Вася, ты ведь знаешь, как сменить документы, спрятаться и прочее похожее? Научишь?
– А справишься, заучка?
– Постараюсь. Поехали, сразу!
– Не сразу. У меня срочные вопросы, – резко возразил Курт. Положил руку на мое плечо. – Не отпущу.
– Я до смерти боюсь, Курт. Ощущаю себя выползком. Ни имени, ни прошлого. Голая, и мир стал чужой. – Я попробовала оттолкнуть Курта, не смогла. – Хорошо, я запишу все, что знаю. И пришлю… передам?
– Есть место в пригороде. «Тёрен», – совсем тихо шепнул Василий. – Из зала просматриваются все подходы. Люди, что держат заведение, служили с братом. Днем там пусто. Рядом станция.
– Годится, – Курт поморщился, но руку убрал. – Но сперва срочный вопрос. Курсант, ты видишь разницу между Юлией и Юной. Я следил за лицом, нет смысла отрицать. Как различаешь? Ведь Хват не распознал! Мой Хват… невероятно.
– Вижу, – с вызовом кивнул Вася. – У Юны глаза глубже, внутри они темные. А сейчас вовсе черные, что-то неладное приключилось здесь.
– Но я-то не вижу, не чую, не знаю как выявить! – Курт сгорбился. – Артель… даже не знаю, почему это слово выбрано для названия. Сколько в заговоре людей, каковы их цели? А мне надо знать.
– Могу дать льдинку, то есть способность опознавать одержимых, – я указала на пленного. – Только предупреждаю: это не подарок, а болезнь. Станет донимать вроде старой раны. Как объяснить? У меня в душе застрял кусок мертвого льда. Если отдам, сама согреюсь, а ты…
– Согласен, – Курт повернулся ко мне и прямо смотрел в глаза, пока я выливала в него тьму и боль. Молча терпел. Когда кошмар иссяк, зажмурился и скрипнул зубами. – Да, что-то поменялось. После разберусь, пока неотложное: Юна, стоит ли прятаться далеко и одной? Я обеспечу охрану, а чуть позже и документы. Все по высшему разряду.
– До смерти боюсь его подобий, а тем более его хозяев. – Я указала на пленника. – Сколько их, что могут? Сегодня повезло, но завтра… Во второй раз он будет ко всему готов, а я страшно устала. Не везде есть двойные двери. Не обязательно я смогу собраться, вдруг страх одолеет? И кого об стенку шмякнут? Васю? Нет уж. Не хочу, чтобы из-за меня страдали люди.
– Может, ты и права. – Курт задумался. Схватил меня за правую руку, осмотрел ладонь. Вцепился в левую. Хмыкнул, выдрал крупную занозу. – Ссадина и кровь. В дневнике сказано, что одержимые умеют чуять теплую кровь. За это им дано прозвище – псы. Тех, кто ведет охоту с участием одержимых, зовут псарями. Прямо оскорбление для нам с Хватом, а?
– Дятлы, – я припомнила разговор в особняке Дюбо. – Нет в записях таких?
– Общепринятое словцо тайных служб, – отмахнулся Курт. – Никчемные живки, почти бездари, но со специальным, узконаправленным обучением. Настраиваются на человека или предмет и ставят точки на карте, обозначая место. Стучат при этом, они работают карандашом, неплотно зажатым в пальцах. Могут вести объект пошагово, если карта подробная, но устают в полчаса. Выявить внимание дятлов сложно, тем они и сильны. Защититься можно, но потребуется очень опытная живка… Тебе зачем знать? Дятлов мало, для настройки на слежку им надо день или два таскаться за человеком. «Кода» от их внимания закрыта. Кто вошел сюда, тот сбросил слежку.
– Хорошо. То есть плохо… все же Дюбо замешаны.
– А подробнее?
– Яркут знает. Я написала показания год назад, а само дело было в Луговой, еще за год до того…
Курт кивнул и не стал уточнять. Промыл мою ссадину. Щипало сильно, и это было хорошо. Страх испарялся, инакость растворялась в обыденности… Курт замотал ладонь платком, туго завязал кончики. Кивнул Васе – мол, я закончил.
– Объясни ей, как поменять имя и получить временные документы. Условься о связи на будущее. Дай время написать все и повторно перечитать, внести уточнения. После свяжись со мной, соединят в любое время. Рассчитаюсь или золотом, или рекомендациями, по выбору.
– Годится, – обрадовался Вася.
Подхватил меня на руки – я пикнуть не успела! – и понес прочь из комнаты. Правильно сделал, между прочим, я бы ковыляла, потела и дрожала, но не попросила о помощи. Уж не знаю, что это: гордость, глупость или страх привязаться и зависеть? Наверняка все вместе.
Васин автомобиль оказался маленьким, он был высоко задран на здоровенных колесах и сильно прыгал на кочках. Вася гнал, меня бросало в кресле, пару раз макушка проверяла потолок на прочность – благо, он из толстой кожи и не оглушает при ударе.
Мелькали дома, люди. Всё – мимо… и всё нерезкое. Поверив в безопасность, я расклеилась, внутренне признала это, стала в открытую вытирать слезы, шмыгать носом. Вася сунул мне платок. Странный – белый, с приятной успокаивающей отдушкой. Не верю, что платок Васин, он с парнем… несовместим. Зато мне помог сушить слезы, прятать лицо, дышать хвойной терпкостью и перемогать запоздалый страх.
