Вся жизнь – вдребезги! Мои мечты о садике и магазинчике, мои надежды на крепкую семью, моя вера в Яркута… В общем, прямой мне путь в «Тёрен». Вася что, специально выбрал место с таким названием? Мы не доехали, а я уже исколота и исцарапана всей душою.
– Добрались, – Вася прервал мои безмолвные страдания.
Снова бесцеремонно вытащил, пронес через двор, на низкое крыльцо, в темную прихожую и далее, в еще более темный зал с дубовой стойкой бара и дубовыми же столами и стульями. Вся мебель тяжелая, мне и на ноготь ее не передвинуть. Зато сидеть мягко: на стульях привязаны подушечки. Вася усадил меня и сгинул, чтобы вернуться с бумагой, вечным пером и керосиновой лампой… Свет дрожащий, как моя больная душа. То ярко, то блекло… и еще я моргаю. Открыла глаза – нет Васи; закрыла, опять открыла – вот он, сел напротив, выставил две кружки и одну рюмку; моргнула еще – нарезает колбасу. Так легко на душе, так уютно. Пахнет чесноком, ржаной коркой. Сколько помню Ваську-Лома, с самых поминок по маме его тезки-художника, он кормит людей.
– Юна, я кое-что скажу. Это не я сообразил, но так – правильно. Вот… ага. – Вася прикрыл глаза, чтобы высказать мысли в точности. Интересно, кто его так впечатлил? – Люди думают, что жизнь – поиск счастья и исполнение планов, что они владеют собою. Но со стороны… да: со стороны ясно, что жизнь есть проверочное поле, где все мы, люди – курсанты. Не мы задаем линию начала и линию, куда надо дойти. Но есть путь и есть… судьи на поле. Мы делаем вид, что не знаем, как нас оценивают. Мы придумали богатство, успех… а только оно не в зачет. Главное: мы не имеем права отказаться от проверки, убив себя или спрятавшись, – Вася открыл глаза. – Юна, у тебя редкий дар. Ты не отказалась от него, значит, зачет тебе. Душе больно? Что ж, мы на проверочном поле. Или тебе больно, но ты идешь, или ты сдаешься и делаешься ничтожеством.
– Безнадежно в смысле отдыха и наград, – хмыкнула я. Душе стало спокойно. – Вася, кто наговорил тебе печальных умностей? Сплошные проверки, а что за последней линией?
– Служба, – Вася улыбнулся. – В большом мире все честно. По ту сторону порога ни протекции, ни гостинцев с намеками. Сколько прошел по полю, столько засчитают. Может, там я стану сильный сыскарь, а? Юна, жуй, пей и пиши отчет. Эта проверка пройдена. Скоро выпутаешься из терновника, будет отдых. Перебраться на новое место с новым именем – пустяк. Я подробно расскажу. У тебя получится. Ты усердная.
– Заучка, – я сама напомнила прозвище, улыбнулась. – Спасибо, Вася.
Пора сгрести мысли в кучку и оттуда разложить по строчкам отчета. Я подвинула листы, взяла ручку. Глаза сухие, резь в них какая-то неприятная. И не больно, душа онемела. Пишу о событиях минувшего года – словно о чужой жизни. Легко, быстро. На отдельном листке рисую: санитаров, мужика с вензелем, горничную.
Вася молчит рядом, и это уютно. Вот налил мне рюмочку. Колбасу подсовывает, хлеб. Кружку придвинул, в ней чай с мятой, сладкий, на липовом меде. И советы Васины – простые и внятные. Точно справлюсь.
Дописала. Перечла, сложила листки пополам. Отдала. Все? Свобода?
– Вася, что ж получается: снова тебя увижу, значит, пора на поле для проверки?
– Ну я же не виноват, – он прижал к груди руки прямо-таки молитвенно. – Честно.
– Не извиняйся, я тебе рада, всегда. Вася, есть просьба. Не давайте мои записи Яркуту, если это не обязательно. Он сильно ранен. Хватит с него боли. Он замечательный человек, просто… не мой. Так получилось. Я постепенно привыкну.
– Есть еще вопрос, важный, – воровато озираясь и убавляя голос, сказала Вася. – Пока ты была там, вместо Юлии, ты видела тень и прочее, необычное?
– Да. Понять бы еще: кого может интересовать такое, кроме тебя?
– Ну, считай я и спросил. Значит, не в крови дар, а в душе. Вот уж по-честному! Из всей веры в Сущего я только одно принимаю без оговорок – стержень. Внутри он. Отнять можно здоровье, тело и жизнь. Стержень всегда со мной. Если что, люди сами его ломают или вытаскивают. Есть такие, умеют быть гибкими.
От Васи услышать о гибких… я даже рот раскрыла! Но сразу заметила кривоватую усмешку и успокоилась. Уж чего-чего, а змеиной повадки у Васьки нет. Смешная мысль: у людей-змей есть позвоночник, но нет стержня.
– Вася, я уже скучаю. У тебя есть стержень, из-за этого опираться на тебя так здорово, так надежно… что я боюсь привыкнуть. Ой, к слову: были письма от Васеньки?
– Прислал мне картинку в ладонь размером. Все рисунки на учете у его попечителя, но один разрешили подарить, он очень уж просил. Картинка так себе, если простым глазом глядеть. Чернота сплошь, посередь прогал от верха до низу. И вроде в нем мелькает что… или кто. Тень замазана тускло, зато прогал с разноцветными бликами. Я сперва обиделся, – Вася оживился. – Ну, прислано мне, что не жаль, даже без письма. А после на обороте прочел два слова: твой старший. Опять не понял. Повесил над койкой. Я теперь настырничаю у сопливых, живу в конуре при их казарме. Ночью очнулся, будто меня ударило. Глянул на картинку… темно, ни зги обычным глазом не видать. А душе внятно до крика: брат улыбается. Ну, радость у него, что я не свихнулся и вовсе волком не стал. Что сопливых учу и его помню. Вот такой Васька художник.
– Хорошо.
И правда на душе сделалось хорошо, легко. Мы еще немножко посидели. Я спросила про Агату – хотя откуда бы ему знать. Васька как-то слишком быстро отмахнулся, сорвался, убежал и вернулся почти сразу. Брякнул на стол ключи. Снова схватил, поддел и сумку, и другой рукой вцепился в мой локоть. Поволок из зала, в обход всего этого «Тёрена» к неприметному домику, наглухо замаскированному сиренью пополам с крапивой. Одна комнатка, одно оконце. Внутри картошкой попахивает.
– Юна, по глазам вижу, посидишь и сразу наладишься на станцию, нет тебе мочи с людьми говорить. А только и сил на побег нет. Отоспись до утра, прошу. Сюда никто не явится. Я попросил. Замок вон – амбарный. Изнутри повесь на дверь и успокойся. Первый поезд еще до зари, второй через полчаса. Как паровоз даст голос, так и собирайся. – Вася взглядом указал на сумку, скорчил рожицу. – А вообще… не хочешь никуда ехать, сиди тут хоть десять дней. Место надежное. Деньги нужны? У меня есть. Много.
– У меня тоже есть. Много, – я ответно подмигнула. – Вася, как хорошо, что ты есть. Спасибо за сегодня. Езжай. Ты прав, надо подумать, помолчать.
Звук мотора я слышала долго. Наконец, он пропал. Стерлись и запах, и дымка. Здесь не город, тишина аж звенит. Можно разобрать слабые вздохи ветерка, суетливый стрекот птиц. Так мирно… Сижу в терновнике, исцарапанная, но день уже не кажется худшим. Я выжила, справилась с врагом и стала свободна.
Еще немного отдохну. Запирать дверь не хочется. Вася выбрал место, значит, оно по-настоящему надежное. Можно широко открыть оконце и дышать. Вечер теплый. Вздремну. А после возьму сумку и пойду в раннее летнее утро, медовое от запахов цветения.
Вася сказал верно: проверочное поле изменило меня. В душе стало меньше города и больше леса. Пока кажется так, а дальше… Надо подумать. Я отличаюсь от Юны, которая год назад тихо жила в пансионе. Шумная, резкая Юлия оставила след, её мама поменяла во мне и того больше, а пацан-волк из снов и вовсе стал родным. Сейчас мне горько, трудно, но постепенно я приму то, что безумный год прожит. Он теперь – прошлое. Надо смотреть вперед.
