Князь замолчал, напрягся… сделалось совсем очевидно, его мысли не здесь, он вслушивается в тишину соседней палаты. Равно боится и этой тишины, и любого шума. То и другое может означать ухудшение состояния раненного.
– Ваш брат выживет, – пристально изучив дверь за спиной Микаэле, предрек Яков. – Я бы увидел тень и ощутил близость грани, будь его время на исходе. Нет и малой угрозы. Он очнется уже к ночи. Утром – крайний срок.
– Вы бы увидели, но тени нет, – Микаэле глубоко вздохнул. – Благодарю.
Яков некоторое время молчал, щурясь от того, что намерения и идеи мелькают с пугающей быстротой. Он пришел, ненавидя призрак из прошлого и намереваясь использовать потомка – вслепую, он испытал мгновенную симпатию к Микаэле и сразу отодвинул решение, как эмоциональное и потому неверное. Он вдруг возмечтал вслух сказать главное слово этого дня – наживка… и устыдился такой грубой формулировки. Хотя, если уж предельно честно, для себя самого – да, он здесь потому, что выйти на главную цель без князя в роли наживки, кажется, нельзя.
– Совестливые люди стесняются использовать партнеров, хотя ум советует им быть попроще и не брезговать удобным, но недостойным путем, – отметил Микаэле, пристально изучая собеседника. – Не вижу причин для вас не использовать меня. Однако же вслепую не получится. Я такого не допущу. Мы совершенно посторонние люди, это все упрощает… и усложняет тоже. Давайте попробуем искренность. Будет наверняка больно, зато быстро и эффективно. И это подходит вам. Без амбиций к власти и достатку, но с огромной энергией и ясной целью… О, вы игрок с очень крупными ставками. Жизнь, справедливость, правда или… всего лишь месть. Буду огорчён, если именно месть.
– Жизнь для меня ничтожная ставка. Справедливости по эту сторону порога нет, она за последней дверью. Правда? Пожалуй, мне интересна правда. Я не знаю ее, а желал бы узнать. Что еще? Память. Я жажду вернуть свою память и осознанно принять решение по делу артели. Окончательное решение. – Яков помолчал, обдумывая свои слова и слова Микаэле. Кивнул. – Давайте быстро и болезненно. В моем прошлом есть опыт, из-за которого я бессознательно, панически, избегаю Ин Тарри. Всех. При этом присматриваю за вами, когда получается. Издали… Я осознал свое поведение недавно. Так возник страх перед встречей и потребность преодолеть страх и увидеть вас глаза в глаза. Вы из-за брата отменили дела, и поэтому, – Яков проглотил сухой ком. Прямо глянул на Ин Тарри этого времени, – я согласен быть искренним до неприличия, чего бы это ни стоило мне и вам. Я выползок. В первой жизни, человеком, я попал в плен к Теодору Юргену Ин Тарри. И, хотя я сам пришел к нему и согласился служить, он не позволил… повзрослеть. Мне было двадцать два. Ему пятьдесят. После десяти дней пыток я покончил с собою. И стал выползком. И научился бояться Ин Тарри. Вы видите отношения людей и золота, как я нынешний вижу отношения людей и смерти.
Яков закашлялся и смолк. Быстро нашел взглядом графин, вскочил, прошел в угол, к малому столику. Напился из горлышка. Снова вернулся в кресло. Микаэле ждал в прежней позе, прикрыв глаза.
– Вы безразличны к золоту даже более, чем Куки, – не открывая глаз, сообщил князь. Помолчал и добавил: – Я знаю, мне дано читать новых людей издали. Не всех. Уникальных. Ваше нестяжательство – главная причина того, что мы беседуем наедине, сегодня. Пока не понимаю, что обрекло вас на пытки. Вы тогда не были выползком.
– Я был передовщик. Вам знакомо такое звание старшего над исполнителями в артели? Оно очень старое.
– О да, вы умеете удивить, – Микаэле чуть наклонил голову, нахмурился. – Теодор Юрген… Я не столь хорош в генеалогии Ин Тарри, как принято думать. Очевидно, северная ветвь. Но как давно он жил, где именно? Если это важно.
– Я только что сказал, что был обученным артелью убийцей, одним из лучших, старшим над подобными. Но вы не позвали ни Курта, ни охрану, – Яков почти разозлился. – Мне казалось, отношение не будет столь безмятежным.
– Я опознаю тех, кто мог бы состоять в артели, по косвенной, но мощной жажде золота. В последнее время они ближе, их больше. Вы правы, мне страшно, – Микаэле наклонился вперед, облокотился о столешницу, снова внимательно изучил собеседника, покачал указательным пальцем. – В вас нет жажды. Сейчас артель для вас – или ничто, или враг. А отношение к выползкам… Вас не обидит, если скажу, что таковые безразличны мне?
– Если б я стал безразличен храму, артели и прочей сволоте, жадной до ритуалов и тайн, жилось бы чудесно, – Яков ощутил, что может улыбаться, что руки теплые и дышится легко. – К теме дня. Ваш предок приказал выпытать имя и приметы усредника и всех, кто входил в мое гнездо. Вы знаете, что людей под началом передовщика в старые времена называли гнездом?
– В нашей северной ветви Теодоры через одного, а Юргены так все подряд, – посетовал Микаэле, и Якову показалось, что князь осознанно пробует шутить. Поверил в жизнь для брата? Тема-то у беседы невеселая. – Помните что-то еще? Мало примет.
– Замок Гайорт. Позже те земли стали частью Тенгоя. Усредника, или подрядчика, там и тогда именовали «майстер», почитали великим алхимиком. Он не прятался, окружённый завистью и раболепием. К майстеру шли знатные люди, желая получить долголетие, яд или заем. А вот репутация передовщика, – Яков поморщился, – нас числили оборотнями. Поймав, испытывали огнем и водой. Год назад я едва остался в уме, восстановив в памяти первую пытку. Зато узнал, что попал в подвалы три с половиной века назад.
– О, ну конечно! – Микаэле откинулся в кресле, сплел пальцы, сразу же раскрыл ладони и зачем-то изучил левую, будто в ней лежала записка с ответом. – Слепец Тье, он был ваш мучитель. В семейных дневниках у многих Ин Тарри прозвища, не обязательно лестные. Слепец – общее клеймо бездарей. Яков, рискну пошатнуть вашу веру в кровь Ин Тарри. Мы не все, далеко не все, наделены даром и способны его использовать. Тье был ничтожен по крови, зато мог соперничать с артелью по жадности до золота и власти. Еще он был весьма глуп, не вхож в наш внутренний круг. Потому в архиве нет его дневников, в хрониках рода о нем две строки, не более. Я бы не вспомнил, если бы не Иоганн Юрген Ларс, коротко – Йен. Не скажу точно, кто он был Слепцу – сын, племянник, воспитанник или даже… заложник иного знатного рода в замке Тье? Но в детстве Йен босиком, без медяка денег, бежал от слепца Тье. Следующие лет двадцать его жизни вне любых хроник. А после Йен объявился на юге и выкрал Паоло Людвига. Мальчика притесняли, он был младший сын из пяти, его дар считали неуместным. Йен вырастил Паоло, чье прозвище Блаженный. Он из числа самых полнокровных Ин Тарри всех времен. Йен в дневниках Паоло упоминается как Крысолов. За два десятка лет, пока он жил невидимкой, артель стала гонима на всем просторе от ледяного океана до пекла южных пустынь. Алхимия захирела, сделалась сказкой.
– Йен, – выдохнул Яков и ощутил, как душу рвет боль. Это имя до сего момента не существовало в памяти… Тогда почему для постоянных документов сразу и однозначно было выбрано отчество Янович, такое созвучное? – Йен.
– Возьму инициативу и поделюсь первыми грубыми оценками. Мне проще, я смотрю со стороны, – Микаэле говорил негромко и ровно, глядя в потолок или рассеянно изучая корешки книг в шкафу у дальней стены. – Не искал сведения об артели в столь давнем временном пласте. Майстер, алхимия… недостоверно, так я думал. Уверен, майстер или его ближние сдали вас Слепцу. Допустим, так они установили доверие. А может, их не устраивало то, что вы начали думать. Подозреваю, вы помогли Йену покинуть замок. Рискну добавить: ваше гнездо причастно к методичной травле алхимиков. В Иньесе, в главном архиве рода, есть дневник Йена. Занятнейший, я помню довольно много, хотя пролистывал лишь раз, собирая картину жизни Блаженного. В записях мелькало снова и снова прозвище – Локки. Детали не помню, разве вот: он не участник событий, но Йен постоянно обращался к нему, словно отчитывался… Меня в свое время имя поставило в тупик. Локки, Локо или Локкерг по разным северным легендам – оборотень, вор и совершеннейший мошенник. То ли бог, то ли бесь околечная. У Йена о нем было сказано: наизнанку добрый. О, эти слова я вспомнил точно.
