– А этот, он ведь тоже не оглядывался. Ему все можно? – удивился проводник.
– Он не в счет. Блаженный, – пожала плечами женщина. – Хиену зовет лебедушкой, да и видит ее именно так. Он хочет дать людям крылья. Небось, опять с колокольни прыгнул, и опять неудачно… Не смотри так. Он ценит жизнь, только дело ему важнее.
Вдруг изгородь прогнулась изнутри, задрожала. Облетели лепестки с многих цветков, жуткий рев прокатился и улетел во тьму волнами колючего мрака.
– Хиена борется, – пояснила женщина, заметив, как проводник вздрогнул. – Кое-кто с той стороны полез в ваш мир. В нем не было света и хиена его порвала.
– Она зверь или человек?
– Что за вопрос. Здесь не живут звери и люди. Ну что, малыш, отдохнул? Понял мои слова? Когда научишься ценить жизнь – тогда пройдешь вон в ту калиточку. А покуда… полезай. Ох, всего он тебя обдерет, до костей обглодает, этот черный ежевичник. А иного нет тебе пути.
Проводник встал, вежливо поклонился, прощаясь и благодаря за наставления. Зажмурился – и полез в колючую тьму. Ледяные иглы шипов рвали его тело, кусали душу… Но юноша был упрям.
С тех пор много воды сбежало с каменных склонов Кьеры. Новые тропы и дороги легли, прежние травою заросли, осыпались, обвалились. Но до сих пор его можно встретить в горах – ночного проводника. Мирных путников выводит на дорогу, хотя заплутали они безнадежно. Немирных заманивает в лабиринт… Люди, обязанные ему спасением, приносят камни и складывают у слияния троп, на седловине самого высокого перевала. Говорят, однажды камней накопится достаточно, чтобы оплатить цену одной молодой жизни, отданной легко, без сожалений…
Глава 7. «Барвинок»
Его высокому святейшеству, исполненному света полуденного, от сумеречного служителя Храма, с полным смирением. Тайно. Срочно
«В сей год весенний сбор источников был скуден, лишь два выползка доставлены в храм живыми. Прилагаю запросы почтенных прихожан, готовых воздать за чудо, нисходящее по вашей воле. Просители ревностны в вере и умеют беречь тайну. Перечислю в порядке подачи.
Восстановление здоровья и продление лет Льва Васильевича Кряжева. В оплату может быть передано в ведение храма имение, одно из пяти на выбор. Условие: окончательная смена собственника через пять лет, если господин Кряжев жив и в уме.
Прекращение засухи в южном уделе, запрос срочный, поступил от «Хлебного дома Пасецких». Оплата паями, золотом либо землями, но строго после сбора урожая.
Наполнение силами супруги губернатора Юносова, она на сносях. Теряла дитя уже четырежды, вынашивание и роды без вспоможения совершенно невозможны. Вознаграждение господин губернатор указал как «любое посильное».
Есть сверх перечисленного сомнительный запрос дома Дюбо. Хотя принадлежат они к иной конфессии, не смутившись нимало обратились ко мне и предложили выбрать удобную храму форму возмещения и объем его. Желают получить источник, живым и без всяких оговорок по использованию. Из беседы ясно, что у них есть люди, способные провести ритуал, какой именно – не указывают. Намекали, что в обмен, например, могут создать полную поддержку для утверждения веры на просторах инаньских, где пока мы весьма слабы.
Упомяну и совсем уж сомнительный запрос. Некий Михель, известно лишь имя, готов передать полные правила совершенно нового для нас ритуала, проводимого парой жив. Он также готов показать ритуал в действии и отдать храму сложившуюся пару жив, работающих совместно. В обмен желает получить источник, тут его запрос сходен с запросом Дюбо. Согласен на иной вариант: наши гарантии полного отказа от поддержки дома Ин Тарри в любых запросах хотя бы на год.
(Резолюция его святейшества: «Кряжев, Юносов – да. Дюбо отказать с показным гневом, сей торг не терпит спешки, а нас пытаются торопить. Последний запрос… Не отказывать, не соглашаться. Проверить все, что возможно. Связаться с Ин Тарри и выведать, какие запросы мы можем ждать с их стороны». )
Никогда бы не подумала, что прятаться так легко и интересно. Я уехала из столицы в вагоне с дощатыми скамейками. Старый паровозик тащился кое-как, на каждой малой станции отдыхал минутку-другую. Одни люди с тюками и корзинками горохом сыпались на перрон или прямо на травянистый откос, а другие тараканами лезли в поезд – все они были юркие, потрепанные и ничуть не столичные. Духота, гвалт, двери вагонов распахнуты, ветер пронизывает поезд насквозь, но разбавить махорочный угар не может… Зато для покупки билета на этот поезд не нужны документы.
Сперва мне было совсем неуютно. Я забилась в уголок, серее и тише мыши, и настороженно впитывала запахи, впечатления… К ночи поезд отдалился от «Тёрена» верст на тридцать-сорок, и только-то. Я покинула вагон на заплеванной станции, где почти не было керосинового света и совсем – электрического. Название в темноте не читалось, но это и не потребовалось. На соседней с моей скамейке от самой столицы ехал, просторно разместившись, здоровенный мужик. Зычностью баса он напоминал Васиного папашу-мясника, и шумел так же бесцеремонно: учил всех ездить стоя и молча, объявлял заранее названия станций, а при виде кондуктора ревел: «Убью, твою ж свинью!»… и билетов в нашем вагоне не проверяли ни разу.
Благодаря басовитому дядьке я вышла именно там, где посоветовал Василий. В темноте пришлось наугад пробираться в парк – Вася строго рекомендовал ночевать на скамейке, уложив сумку под голову. Такова была худшая часть плана по смене имени. Зато утром все пошло проще. Я припрятала деньги в задичалом парке и, достоверно изможденная, явилась в местную жандармерию, рыдая: обокрали, по голове стукнули и вот – ничего не помню, денег-документов нет…
Помещение размером и затхлостью напоминало собачью будку, а оба служителя закона – шелудивых псов, негодных к службе. Они скучнели на глазах, а по окончании рассказа, когда я громко потребовала дознания, впали в уныние: придется же что-то делать! Не облегчая их участь, а следуя советам Васи, я взялась нудно выспрашивать, полагается ли мне, беспамятной, место в больнице и содержание, пока устанавливают личность? Служивые сгорбились: на их станции происшествие, того и гляди понаедут проверяющие из столицы, а уж сколько отчетов придется написать… Вдруг старший разогнулся, глянул на меня с прищуром, мигом выписал временную бумагу, сунулся по пояс в шкаф с документами, раскрыл жестяную коробку, прибитую внутри и гордо именуемую сейфом, порылся…
Бумага и мятая купюра в три рубля вмиг оказались втиснуты мне в кулак, а сама я выдворена за порог под скороговорку – иди-иди, сядь на первый поезд и дуй в столицу. Под громкое обещание «там ужо разберутся!» дверь закрылась.
Я для порядка постучала и пошумела. Жандармы не открывали, их собачья будка словно вымерла, внутри ни шороха – ни скрипа. Я с надрывом вздохнула и удалилась, изучая казенную бумажку с временным именем «Юлиана Липова» и пояснением: потеряла документы, следует к месту проживания. Смешно… в липовых бумагах вот такая фамилия! Хотя это не со зла, просто в спешке иного не выдумалось. Возьмись я настаивать, поименовали бы даже и Кряжевой, лишь бы сгинула.
