Выползок, первая жизнь. Оборотень
Проведя лето в поселке, он решил, что жизнь там нехороша, но, попав в город, ужаснулся куда сильнее: соседи друг друга не знают в лицо и по имени, может ли быть хуже? Но все это было до того, как он создал гнездо, многому выучился у старших городской артели и отправился в дальнюю страну для охоты на злого хозяина золота. Вот уж где жизнь показалась вовсе вывернутой наизнанку, безнадежно изуродованной.
На новом месте пришлось долго таиться, изживать неверный выговор, нездешние повадки – и привыкать к местному укладу.
Земли золотого злодея простирались широко, и всё на этих землях – леса, поля и горы – принадлежало ему. Даже люди! Здесь считалось обычным делом покупать детей и взрослых. И хуже, они сами себя продавали – чтобы выжила семья, чтобы узнать сытость, чтобы не принимать сложных решений и слепо исполнять чужие приказы.
Вообще люди тут селились тесно, возделывали всякий клок земли. Здешний лес был жалок: всего лишь рощи, плешивые от вырубок, да перелески, любой из которых можно пройти насквозь в два-три дня.
Когда все в гнезде попривыкли к новому месту, пришло время перебраться ближе к замку. Время было подходящее: перед сбором урожая здесь многие брели по дорогам дальше и дальше от дома – искали сезонный доход. Так что появлению пришлых работников никто не удивлялся.
Старший артели указал поселок, где дадут фальшивый найм и вполне настоящий безопасный кров. Добираться до места было всего быстрее через «великий лес», который охраняли особые наемники – егеря. Они следили, чтобы нищеброды не посмели взять даже кроху от хозяйского имущества, будь то дичь, сено, дрова или всего лишь ягоды и грибы. Хворост, и тот дозволялось брать лишь жителям ближних сел! Не удивительно, что торговая дорога усердно огибала «великий лес», его запреты и его егерей.
Впрочем, навыки здешних следопытов были смешны таежному жителю. Он легко прошел бы мимо любого егеря средь бела дня – невидимкой… Но на опушке душу вдруг накрыла тень сомнений, следом пришли боль и страх. Он оглянулся: за спиной – гнездо. Два десятка лиц, обращенных к нему. Два десятка жизней, сплетённых его трудами и болью воедино. Крепкие этим единством.
– Скажи, и мы сделаем, Волк, – молвил Ворон.
Из старших в гнезде Ворон – самый надежный и несуетливый. Он первым назвал вожака «Волк». Потому что волки живут стаей, но верны семье. Так Ворон сказал, поясняя… и все согласились.
– Знаю, – Волк передернул плечами и не стал пояснять своего настроения, но Ворон понял и без того. Чуть помедлил и первым вошел в лес, не задав нового вопроса.
– Лисенок, пригляди за неопытными и успокой тех, кому страшно. Кабан, ты замыкаешь. Мало ли… оружие наготове.
Младшие пошли мимо, ступая осторожно, как их учили, но трава все равно шуршала, а ноги спотыкались… Лисенок метался туда-сюда, кого-то гладил по плечу, кому-то отвешивал подзатыльник или пихал в ладошку сладкие сушеные яблоки, кусочки пирога, изюм. Лисенок гибкий и тонкий, во всякую щель проникает… чтобы извлечь оттуда чужое имущество. До того, как попасть в гнездо, он кочевал по притонам большого города, и взрослые воры прочили ему большое будущее. Он умел воровать, он не мог не воровать… и не желал быть вором! Его ломали всеми иными доступными способами для «его же пользы». И убили бы: он был упрям, как настоящий звереныш. Но Волк приметил рыжего заморыша, забитого до полусмерти. Украл у воров и выходил. Сказал: живи, как сможешь. Не нравится с нами – уходи в любой день. Но Лисенок уже три года – рядом… то пропадает, то возникает из ниоткуда. Тощий, веселый, с мешком чужих вещей и ворохом сплетен.
– И это они зовут лесом. Вот дурь, – прорычал Кабан, встав рядом с Волком.
Из всего гнезда лишь Кабан и Ворон по-настоящему знали тайгу. Прочие выросли в городах или поселках. А теперь в гнездо добавилось трое здешних. Им жалкий лес казался непролазным и очень опасным. Странно: не тигра боялись, которого нет, даже не медведя, который может и найтись, – а каких-то бесов, черных призраков и прочей небыли-невидали. Горожане, что с них взять?
Кабан принюхался, повел головой на короткой шее, и все тело качнулось вправо-влево. Кабан – кряжистый, чудовищно сильный и обманчиво-спокойный. Старший в гнезде. Давно мог бы стать вожаком или уйти, но не хочет. Снова втянул воздух, нарочито шумно фыркнул.
– Гнилой край, Волк, – скала Кабан так тихо, что никто из младших не разобрал. – Старший артели не держит нас за людей. Здешние пацаны не нашей породы. Далась тебе золотая охота! Не наше дело. Непутёвое вовсе.
– Мы уже здесь. Теперь должны или загнать дичь, или уйти так, чтобы нас самих не загнали вместо дичи. Кабан, веди всех. Ты и Ворон, вам верю.
– А сам?
– Хочу глянуть на замок. Сразу, понимаешь? Пока мне никто не рассказал, что и как я должен видеть.
Кабан одобрительно кивнул, отступил… и сгинул. Ни одна веточка не шелохнулось. Волк еще постоял, мысленно спрашивая себя: кем стали дети твоего гнезда? Обзавелись звериными кличками и именами здешнего, непривычного толка. Обучились убивать и выслеживать. Того ли ты хотел, Волк? Может, ты попал в хитрую западню? Злодей с горой золота до сих пор не поддался артели. Он силен и опытен. А ты привел малышню, которой обещал защиту. Вдобавок сам мало что умеешь вне леса. Ты только начал входить в силу, копить ум…
Волк, забывший урожденное имя, запрокинул голову и беззвучно взвыл. Встряхнулся, прогоняя сомнения, сорвался с места – в стремительный бег! Он видел карту земель хозяина золота лишь раз, но верил своему чутью. Пока Ворон и Кабан тащат гнездо безопасной тропой, он метнется по срезке мимо домика егерей – и глянет на замок со стенами выше леса. Побродит по внешнему городу, подумает, как относиться к золотой охоте, своей ее считать – или чужой.
Волк еще до полуночи миновал сторожку егерей, а утром уже выбрался на большое поле, сплошь – в серо-розовом тумане. Как раз когда удалось выбраться к дороге, туман стек на траву радужной росой. Молодой день пах свежестью, дорога не пылила. Волк огляделся: безлюдно. И вот она, развилка, в город – налево. И он побежал к городу ровно и неутомимо, как бегал дома, в тайге. Он сперва и не подумал, что здешние так не умеют… а после сообразил и заставил себя двигаться быстрым шагом и чуть стелиться, и слегка шаркать башмаками.
Дорога выглядела добротной. Широкая – две повозки разъезжаются – и вымощена камнем. По сторонам были устроены канавы для стока воды. В дорогу то справа, то слева вливались тропки.
День разогревался, на брусчатке делалось людно – замок рядом, при нем город, многие желали попасть туда с грузом или делами. Волк теперь ловчил, сторонясь повозок, огибая телеги, шарахаясь от верховых. Душа успокаивалась: он одет, как местные, понимает их речь и разбирает, кому уступать дорогу и кому кланяться. Он пока примеряется к делу, он не полезет нахрапом во внутренний город, – тот, что обнесен стеной. Лишь погуляет по улочкам внешнего, открытого для всех.
