– Твое. Вот главное слово. Береги их. Ради них ищи правду. Даже если больно. И ты обещал, что никого не убьешь там, на месте.
– Никого, окромя тебя, придурошного, – пацан взял себя в руки и снова заговорил ровным тоном. Откинулся на сиденье, надолго притих. Наконец, что-то решил и нехотя добавил: – Допустим, обещал. И недели мне хватит.
– Микаэле дал много золота тем, кто строит самолеты, – выруливая на широкую аллею, сообщил Яков. И добавил, ведь похвастаться желал давно, но, увы, не перед кем было: – Я недавно летал. Ночью. Кромешно страшно. Облака – кисель. Фар нет никаких, и воздушные ямы, скажу я тебе, душу наизнанку выверчивают… Бесы-беси, как же я орал. Но мне даже не было стыдно… почти.
– Врешь, – шепнул Клим, отчаянно завидуя.
– Сам почти не верю, что остался жив. Ну, мы на месте. Тряпку размотаешь? Или конспирация превыше искренности?
– Конспи…
– Скрытность. Секретность. Клим, у тебя очень чистая городская речь. Ты учился. Или сам по книгам, или в прежней жизни, дома. Тебе бы доучиться на адвоката. Для начала удачный выбор. Твои влипают каждый день. Ни тебя, ни их не узаконить, если не знать закон.
– Заткнись, а?
Пацан несколько раз вытер ладони о штаны, посопел, пожал плечами – и размотал тряпку. Покосился на Якова и поморщился, заметив наблюдение за собой. Клим был худой, с бледным скуластым лицом полукровки – от местного и южанки, так показалось Якову на первый взгляд. Волосы волнистые и черные, с ночью сливаются, а глаза зеленые, аж светятся. Бровные дуги выпирают, прячут глаза – в драке это важно.
Быть на виду Климу не нравилось. Он отвернулся. Стал с опаской изучать ворота роскошного особняка. Людей у ворот. Вжал голову в плечи, когда из парка бегом явился рослый южанин.
– Мы к Николо, – сказал ему Яков, так и не припомнив, видел ли этого юношу раньше. – Встреча вне его планов, но было бы кстати устроить поскорее.
– Он, – смуглый взглядом указал на Клима и не добавил в вопрос ни слова.
– Он обещал, что в дурном настроении будет убивать только меня. У него все нормально с самоконтролем. Умеет держать слово, ручаюсь.
– Вы странно шутите, господин. Пора привыкнуть, но никто не может привыкнуть, – посетовал южанин. – Я провожу в сад. Василий там. Он тоже странно шутит. Старается делать, как вы?
Яков выпрыгнул из машины и отметил: Клим сразу метнулся по сиденью и оказался рядом. Южанина он боялся так, что даже не прятал страх. Не иначе слышал о людях пустыни, убивающих на расстоянии – словом, взглядом… мало ли чуши намешано в сплетнях про чужаков?
В саду было темно и тихо. Лишь один фонарь горел – поставленный прямо на траву, маленький… Тени тянулись длинные, бархатные. По мере приближения Яков начинал разбирать голоса. Тихий детский всхлипывал и щебетал. Взрослый женский журчал и утешал. И это был голос Юны…
– Холатна. Нет: холод-но. Савсейм.
– Павлушка, как ты быстро учишься! Все слова знаешь. Говоришь все чище. Сов-сем.
– Сов. Птица. Тот дом, дом сов. Не хочу тот дом. Не надо.
– Какие совы? Мы сажаем сон-траву. Еще три росточка, и будет готова сказка. Сон-трава цветет перед рассветом. На ней роса сладкая. Дымка слизнет, меду из неё сделает и поделится с тобой.
– Дымка…
Паоло вздохнул, завозился и притих. Сразу стало видно, как разгибается кто-то рослый. Яков сообразил – Василий Норский, именно он. Держит малыша на руках. Глаза у Васи бешеные, таким взглядом убить можно, даже без пустынных премудростей. Вот и Клим почуял, сжался в комок. Расслабился, лишь когда Вася удалился, пропал в парке.
У фонаря снова шевельнулись тени.
– Я с ума сойду. Думала, разбудим и все наладится, – Юна чуть не плакала. – У него сам Васька брат! Ну какие кошмары с таким-то братом!
– У него идеальный слух. Кто мог подумать, что через две двери и коридор, – Яков удивился, ведь это был голос Николо. – Через две двери, да… он расслышал мои слова и решил, из-за него отец отказался от себя. Юна, я жаловался дядьке Яру. Раскис и жаловался… Мне не хватает опыта. Я не справляюсь. Надо быть гением, чтобы подбрасывать, как отец. Я правда не справляюсь. Мне стало жаль себя, я позорно расшумелся.
– Нашел, к кому идти шуметь! Яркут человек душевный, но очень по-своему. Он или ехидствует, или надевает шкуру дурака-Яна. Иногда это полезно, а иногда наоборот, хочется… голову ему оторвать хочется!
Николо тихо рассмеялся. Вздохнул, сел удобнее.
– Все из-за верфей. Я ужасно распустился из-за этих самых верфей.
В парке на какое-то время стало тихо. Яков покосился на Клима: тот окаменел и весь обратился в слух. Впитывает новое, боясь упустить любую мелочь. Удачно. Можно пока не вмешиваться в общий разговор. Так даже лучше.
– Расскажи, – попросила Юна.
– Да что рассказывать. Вчера доставили конверт от этого… который в теле отца. Письмо в одну строку: «Твое упрямство станет пеплом». А после, днем, пришла срочная телеграмма. Сгорели верфи архипелага Мьерн.
– Они так важны тебе? Они особенные?
Снова стало тихо. Роса медленно остужала парк, садилась на кожу, серебрила волосы. Роса делала мир свежим и умаляла боль души…
– Когда пароходы победили парус, на Мьерне все стало вымирать, – мягким повествовательным тоном сообщил Николо. – Пять островов кромешной нищеты… В глобальном смысле – пустяк. Но это моя первая большая покупка, очень личное решение! Пять лет назад началось. Даже папа долго не знал. Было так интересно, я спать не мог, метался между биржей, телеграфом и поверенными. Опрашивал мнения, думал. Рядом нет торговых путей, так что через порт острова не оживить. Урожай с полей никого не прокормит, там все каменное. Бухты малы, строить океанские корабли нельзя, да и везти надо буквально все с большой земли, невыгодно. В общем, пока я метался, в азарте скупил десяток клиперов. Призовых! С чайных гонок прошлого века. Элита. Они красивые, как птицы, и они живые… Но их слава в прошлом. На них, бесполезных в новом веке, возили мазут, дублёную кожу и уголь. Богатый фрахт парусами не поймать, денежный ветер переменился. Было больно смотреть на их гибель, я перекупил – и поставил в мертвый порт. Загрузил верфи ремонтом. Стало лучше, задышали острова. Но это было временно и ненадежно. И вдруг – телеграмма от папы. «Фрахтую „Золотую лань“, на пять дней для чаепития». И все перевернулось.
– Из-за нескольких слов?
– Папа волшебник. Он понимает, что деньги – всего лишь отражение людей. Кривое, очень часто ложное. У карликов случаются огромные денежные тени с кровавой оторочкой, а у гениев иной раз нет теней – они сияют… и гаснут голодной смертью. Папа всегда умел правильно двигать людей и обстоятельства, чтобы свет дела и тень денег стали соразмерны, чтобы не давили человека и не разрушали его. И еще он умел использовать репутацию, связи и слухи. После той телеграммы газеты будто взорвало! Все напечатали фото «Золотой лани» на первой полосе. И месяц несли чушь, расписывая всячески бриллиантовое чаепитие, примирение князя с первой женой и романтику морских прогулок. Мьерн стал самым модным местом отдыха… в мире, наверное. На меня насели все, кто прежде подшучивал и называл папиным нахлебником без чутья к золоту. Они хотели купить землю, зафрахтовать клипер для чаепития, построить яхту… Ты правда ничего не слышала?
