– Допустим, – приуныл Локки. – И как же быть?
– Искать таких же зрячих, им ведь не проще выжить, чем мне. Пока что ходить с палочкой, притворяясь слепым. Иногда и очень осторожно забегать вперёд, убирать с общей дороги преграды. Или оставлять знаки, которые позволят слепым заранее понять: впереди пропасть, надо в обход. Моя жизнь – бесконечное выступление канатоходца. Ни одной ошибки, ниточка тонкая, а внизу – дикая толпа, которой зрелище моего падения желанно.
Локки загрустил. Теперь он и правда понял. Захотелось выть… но не здесь! С утра Йен объезжает свои обожаемые пивоварни. Задержался в этой, ближней к замку. Он очень уважает старика, которого уговорил переехать издали, с берега холодного моря… Он вообще умеет ценить людей. Видит в них лучшее. А сам – не ценим. Он маленький, блеклый и вечно мерзнет. Конечно, за то время, пока Локки-Волк числится его личным рабом, Йен изменился. Подрос, перестал кашлять и даже внешне поменялся. Волосы обрели золотистый тон, а были серые, словно пылью пропитанные. И кожа была серая, а теперь – румянец на щеках проступает. Слабый, но это уже что-то.
– Поешь вот.
– Ты слишком жалостливый, братец оборотень. Я скоро растолстею, – хихикнул Йен и охотно принял хлеб с мясом. Прожевал, запил легким пивом. – Интересно, сколько мне лет? Нет, не интересно. Я отвлекся, а ты еще не понял моего дара.
– Я кое-что начал понимать. А если тебе вообще не помогать никому, просто жить для себя?
– Что, добровольно глаза себе выколоть? – огорчился Йен. – Я уверен: всякий, у кого сильный дар к золоту, подобен мне. Он растет, сознает себя и выбирает, как жить. Чтобы стать канатоходцем, надо неустанно учиться и трудиться. Это утомительно, но интересно… или наоборот, кто то скажет: интересно, но утомительно. Добавит: непосильно и опасно. Он будет по-своему прав. Но если у нас, зрячих, хватает силы всю жизнь работать, то мы делаемся почти всемогущи… постепенно. Конечно, сперва братец-оборотень должен помочь снять железные башмаки и уволочь в лес, подальше от хозяина. А вот когда мы себя жалеем… мы или слепнем, или делаемся дрянью. Мошенниками, грязными посредниками в темных делишках. Мы мстим миру слепых за то, что он изуродовал нас. И продолжаем уродоваться.
– Ты снимешь башмаки, – пообещал Локки. – Мы ведь все подготовили, да?
– Осталось наладить впрок некоторые второстепенные дела, – кивнул Йен. – Я не желаю видеть этот край нищим и убогим, однажды вернувшись. Торговые связи, пригляд за дорогами, общинные амбары – это я устроил. Но послабление ростовщикам в обмен на…
– Не надо подробно.
– Хорошо. Но ты ведь понял, – Йен улыбнулся шире.
Локки не ответил, резко развернулся, еще не видя угрозу, но заранее чуя ее, как умеют лишь звери и… оборотни.
Лисенок стоял в дверях. Он был бледным и как-то незнакомо, болезненно подергивался. Он был здоров, не ранен – Локки метнулся, проверил лоб, встряхнул за плечи, заглянул в глаза. И все же…
– Я полез в кладовку за дворцовой часовней, – тихо, нехотя выдавил Лисенок. – Там сладкое к празднику. А ты же знаешь… ну, мои повадки. Вот.
– Дальше.
– Они пришли. Я затаился. Они говорили. После я проследил… В общем, все правда. Тебя, – Лисенок встал на цыпочки и глянул на Йена через плечо Локки, – то ли продали, то ли отбирают силой. Король прислал карету. Снаружи она карета, но внутри клетка. Тебя посадят внутрь и наглухо закуют вход: ни двери не будет, ни замка, ни ключа. Ты будешь зваться казначеем его величества. Все сделают завтра. Утром. Они знают, что ты в городе, и что учуешь подвох вблизи… они еще не ставили в известность здешнего князя. У них особые права.
Лисенок всхлипнул и отчаянно вцепился в руку Локки. Дернул его к себе, уткнулся в плечо.
– Я бы сказал: «Брось его». Я бы сказал… но я сам к нему привык. И нам не уйти запросто, про нас знают. Эти, они говорили и о тебе. У них есть записи. Много, подробные. И еще. Я метнулся… внешние ворота города уже сейчас наглухо закрыты. Вот так.
– Кому-то успел дать знак? – прикрыв глаза и собравшись, уточнил Локки.
– Никому.
– Йен, что скажешь?
– Есть нитка. Тонкая… из столицы тянется. Я видел, но я не понял, что это важно. Указ не оглашен, нить не натянута и силу свою не показывает.
Йен говорил быстро и смущенно, словно был в чем-то виноват и оправдывался.
Локки мгновенно озлился – и так же сразу остыл от гнева. Никто не виноват. Нельзя одному играть против всех – и запросто выиграть. Он знал, он понимал куда лучше, чем Йен. Но не хотел знать и понимать – намеренно. Страх бы ничего не дал. Только отнял остаток сил и решимости.
– Лисенок… Нет, Йен. Сперва ты. Отсюда до пивоварни Кабана один дорогу найдешь?
– Да, но…
– Дойдешь. Лисенок! Сними с него башмаки. Ключ готов? Отдай ему свою одежду. Ты сегодня будешь Йен. Я верну тебя в замок и уложу спать. Я точно знаю, ты – выберешься. Верно?
– Да. А сам-то…
– Я тем более справлюсь. Но ты уйдешь сразу, в ночь. Заберешь Йена. Нашим лазом под стеной не пользуйся. Воровской знаешь? Вот им и иди. Дальше – бегом к Ворону. Скажи ему: черный час. В гнезде определенно подсадной, и вряд ли один. Нельзя медлить и сомневаться. Я не готов потерять хоть кого-то. Йен теперь тоже с нами. Ясно?
– Да! Но как же ты? – Лисенок возился с замками на башмаках, а еще он плакал. Растирал грязь и ржавчину по лицу, опять шмыгал носом и всхлипывал громче, отчаяннее.
– Иного выхода из западни не вижу, хотя я Волк. Все. Прекрати рыдать, не маленький. Укутайся, понесу на руках. Скажу, что хозяина разморило с пива, он молод и не привык. Им такое в пользу, они обрадуются и не станут проверять.
– Я не уйду один. Нельзя из-за меня… – залепетал Йен, вдруг делаясь совсем ребёнком, окончательно беззащитным.
Он не договорил – смолк, впервые за время знакомства получив оплеуху! Шало дернул головой, потрогал горящую щеку, растер затылок.
– Ты…
– Я Волк. Я принимаю решения и веду… стаю. А ты просто знаешь свое место. Сейчас мы уедем. Ты выждешь, пока вот эта свеча не угаснет. После возьми тот мешок. Кряхти, гнись и молчи. Иди вниз по улице, на мерзкий запах. Там помойка. Дорога одна. Поймешь даже без навыка, есть ли за тобой слежка. Если нет, от помойки прямо беги к Кабану. Если есть, иди через помойку, в квартал нищих, и жди Лисенка там. Ясно? Или ты не такой умный, как говорил?
– Ясно.
– Лисенок! Готов? Башмаки на себе застегнул?
