– Трудный день, – посочувствовал Степан. – Дружба требует жертв.
– Вроде того… Так вот, Стэйп: напиши текст на здешнем языке. Я должен не просить и извиняться, а требовать и угрожать, – коротышка сел, устало сник. – Даже если мне велено быть вежливым. Да уж… пять дней подготовки псу под хвост. Я был зол. Ты кстати дал врага, ты умный. Но и я не глуп, Стейп. Я вижу, ты написал план за деда девчонки. Три письма за год пропало? Ха! Но – пусть будет три, сделаю вид, что верю. Я всласть поиграю с Юровым, вытащу старика… дам ему место управляющего. Пусть строит особняк, надоело ютиться по наемным. Езжу сюда двадцать раз в год, а не завел ни бара с набором выпивки, ни выезда. Тем более нет горы и дуба. Как его? Реликт. Супер.
– Вы, смею надеяться, еще не сожгли гараж юного князя?
– Успел отметить… активность.
– Почему младший из семьи? Я читал газеты и понял, в княжеском доме раздор. Пока что свет ставит на старшего, а деловые люди колеблются.
– Старший показал себя брехливым псом. Мы думали, он вышвырнул щенка из всех дел и порвет, а он оказался – беззубый. Зато щенок, – клетчатый благожелательно глянул на официанта, пошевелил носом, склонился, изучая огромный кус почти сырого мяса, – приблудный. Я ценю приблудных, сам такой. Породистые не прогрызали зубами путь, не знали боя насмерть. Я дам две тысячи крон, Стэйп. Напишешь текст такого замирения, чтобы супер. Я всегда – победитель. Понял?
– Бумаги по делу я получу сегодня?
– Нет бумаг. Все на словах. Прямо теперь обсудим, я наедаюсь медленно.
– Тогда приступим. С кем будет разговор?
– С их управляющим, Егером… Игером? Бесы, что за имена у здешних… ударяют их куда-то под хвост.
– Егор, я понял. Не соглашайтесь, это занижает ваш статус. Говорите только с князем. Пусть найдет время. Если желаете, я позвоню его секретарю и теперь же оговорю новые условия.
– Не заставляй меня сказать вслух…
– Но-но, стоит ли сомневаться. Вас должен принять князь. Вы теперь не на войне. Переговоры о мире делает ваш статус иным. О, скажу точнее: переговоры надо начать с установления статуса. Я позвоню и решу вопрос.
– Супер. Решай. Но пойду я без тебя. Стэйп, у меня постоянная стая, я новых морд не терплю. Так что пиши как следует, с пояснениями. Кстати уж, долго ты писал тот план, для девчонки?
– Долго, – Степан задумался, взвешивая правильный для оглашения срок, солидный, но не особенно долгий. – Две недели.
– Мне сделаешь за день. Супер? Или шкуру спущу.
– Суть договора?
– Пусть войдет в дело по танкерам. Нам требуется его имя и его поддержка. Деньги тоже, но побочно. Он как ты, пусть пишет план. Его планы – супер.
– То есть мы составляем договор о намерениях.
– Сам понял, зачем катаешь костлявые слова?
– Срок гарантированного нерасторжения их стороной?
– Пять лет. Супер – это десять, так мне сказано. Но я не дурак. Натан и трем годам будет рад, как дитя – конфетке.
– Тогда кушайте, а я обдумаю черновик. – Степан улыбнулся, двигая ближе порцию угря. – Будет супер, Эйб. Как вам идея взять гарантией клипер? Сами войдите в дело, сейчас это возможно. У юного князя, как пишут газеты, сгорели любимые игрушки.
– Говорят, я сжег. Но, если я люблю жечь, не надо записывать на меня всё! Нет, не я. Жечь реликт – не супер.
– Пусть отстроит заново корабль и подарит вам, чтобы вы решили, как с ним быть дальше. Пока будет строить, сделку не расторгнет. Вы вложитесь в его игрушки, он – в ваши дела. Эйб, общий интерес с Ин Тарри – это ваша игра, а не вашего друга, вот что важно осознавать.
– Пиши. Что-то тут есть. Пиши толком.
– На местном и на валейсанском, подстрочником.
– Под чем? А, понял. Пиши. – Эйб Дорзер длинно и задумчиво глянул на своего нового переводчика. – Откуда ты взялся, Стэйп? Очень странно, что я не знаю человека, стоящего две тысячи крон. Бесы, я дам три, если ты умеешь пожизненно молчать о сделках. Я, странное дело, не хочу угрожать тебе. Не супер.
– Провалы в памяти, вот моя беда. Может, через неделю я не вспомню вас и девочку Ольгу, а тем более ее деда. О: вы можете сделать мне новые документы? Тогда я забуду не только вас, но и нынешнего себя – Стэйпа.
Клетчатый хётч откинулся на спинку кресла и надолго задумался, прицелив в потолок вилку с нанизанным куском мяса.
– Да ты бесценный человек! – решил он наконец. – Все можешь и ничего не помнишь? Супер.
–
Выползок, первая жизнь. Смерть
– Они спорили, можно ли выманить нас, если… – Лисенок сжался и опустил голову. Прошептал тихо, так тихо, что его услышали лишь Йен и Ворон, сидящие напротив: – Если голову насадить на пику и выставить на площади. Если вот так страшно показать нам, что он мертв.
– Ясно, – выговорил Ворон, чтобы помочь Лисенку очнуться.
Йен тоже хотел сказать хоть слово, но не смог. Мир вдруг сделался сплошной золотой паутиной, вязкой и клейкой, и сам Йен стал мухой, наглухо увязанной и намертво отравленной. По дрожащим ближним нитям подбирался паук, его внимание леденило душу, и любая борьба была бесполезна. Зачем теперь дар, который и прежде-то был проклятием? Зачем сама жизнь, если она пуста. Локки нет в живых. Нет – и это окончательно, необратимо. Нет воздуха, света и тепла. Есть лишь золотые нити, более мерзкие, чем любая удавка…
Лисенок шевельнулся, судорожно вздохнул. Ворон подал ему кружку с водой, помог напиться. И стал держать за руку, ведь Лисенку сейчас не лучше, для него тоже нет воздуха, света и тепла. Локки однажды рассказал другу Йену о рыжем пройдохе, которого ненавидел весь родной город. Лисенок был с городом в общем-то согласен, но меняться не хотел и не умел. В первый год он воровал у Локки, тогда еще Волка, каждую ночь – то деньги, то ножик, то ключ или вовсе ничтожную безделушку из кармана. Что угодно – но каждую ночь! А утром таился, делая вид, что спит, и ждал побоев, ругани, презрения. Но Волк лишь хохотал и похваливал: ловок, справился…
– Только ничего они не решили. Те, из столицы, на огласку не идут, – едва слышно закончил рассказ Лисенок.
Он вдруг вскинулся и жалко, фальшиво улыбнулся, не осознавая этого движения – но выпрашивая всем своим видом насмешку или недоверие. Так ему стало бы легче, хоть на миг… Но все молчали. Лисенок сник, закрыл лицо ладонями, скорчился.
– Тебе нельзя возвращаться в город, на тебя охота, – Йен разлепил губы и сказал совсем уж бессмысленное, известное всем.
– Да ну их, слепых! Вернусь и гляну! – оскалился Лисенок. – Я мог ошибиться, правда. Я наверняка ошибся. Всякое бывает. Этот разговор вообще ничего не значит, можно обсуждать что угодно, даже если он жив… еще пока.
