– Хочешь отомстить мне?
– Платье изрежу, – пообещала Лёля.
– Давай перешьем тебе, так и порезать получится, и годным оно останется, и не мое будет. Удачная месть?
– Ну ты и дура, – Лёля повесила голову и замерла в странном положении на корточках, чуть покачиваясь. Волосы у неё обрезаны коротко и неровно. Падают на лицо… я три раза дарила Лёле заколки. Без толку, все подарки мгновенно оказывались у младших девочек. Хотя я – дура, а она как бы умная.
Внизу, в бывшем бальном зале, переделанном под столовую, кто-то громко расхохотался. Ладони захлопали по столам, звук стал общим, и таким громким, аж стекла задребезжали. Значит, кормят вкусно. Или блюдо новое? Позавчера так орали и хлопали, глядя на Якова с салфеткой под горлом: он пилил ножом мясо, а заодно рассказывал о правилах этикета, часто отвлекаясь на жонглирование попавшими под руку предметами. Вчера еще громче ревели и гудели: Паоло раздобыл инаньские палочки для еды и разобрал ими рыбину в считанные мгновения! Ему кричали «браво!»… и после просили освободить от костей всю рыбу, для всех. Он чистил и радовался, чирикал тонким голоском, сбиваясь с одного наречия на другое и смущенно прикрывая рот, когда никто не понимал сказанного. Интересно, сколько языков знает Паоло? Вроде бы пятнадцать. Но пишет грамотно лишь на пяти, – так он сам сказал, отчаянно смущаясь. Как будто признался в лени и безграмотности.
– Пятнадцать? Да он не старше Федьки, когда успел.
Ну вот. Опять я, оказывается, бормочу мысли вслух.
– Я правда сказала вслух? Или ты мысли читаешь, Лёля?
– Не читаю. Вот еще.
– У Паоло дар к языкам, у его отца такой же. Говорят, Микаэле Ин Тарри ни разу не потребовался переводчик. Вообще ни разу.
– А золото? Вытягивать золото – тоже дар?
– Не вытягивать. Они что-то другое делают, я не понимаю, что именно. Я вообще не понимаю про деньги, если честно. Но даже я внятно вижу: Микаэле и Николо похожи, они оба делают что-то невероятное. Не тянут золото, не присваивают и не прячут по сундукам. Они… пахари. Готовят почву, сеют и растят, собирают урожай золота и опять его пускают в дело. Еще вижу, что Паоло не хочет заниматься деньгами. Слишком тонкая душа. Мне и Николо сказал: брату трудно, золото вроде норовистого коня, слабых и сомневающихся сомнет на раз. Хотя Паоло не слабый, а деликатный.
– Плохо объясняешь, то пашня, то лошади. Но пусть так. А сам Николо?
– У него нет выбора. Теперь он старший, ты же знаешь.
– А…
По коридору потянуло холодом. Я поежилась, удивляясь сквозняку… и замерла, осознав его природу. Темный ветер! Тот самый, из-за порога. Значит… да: вот и ледяные иглы явились. Секут кожу, врезаются остро и болезненно, выстуживают душу.
– Лёля, – шепотом выдохнула я, морщась от боли. – Лёля, кто-то открыл дверь. Нет, что я говорю? Надо объяснить, ты же не знаешь моего дара. Рядом беда. Или ритуал, или человека убили? Нет, не то, все не то. От смерти была бы только тьма, от порога – ветер. А тут еще и иглы, и лед. Никак не могу сообразить…
– Что ты вообще говоришь? О чем?
В столовой вдруг стихли голоса, смех оборвался резко до жути. Я поперхнулась шершавым ледяным воздухом. Тьма – густая. И лед, и тень все плотнее ложится…
– Одержимый, – наконец, я выбрала годный ответ. – Лёля, можешь выглянуть в зал? Только смотри через зеркальце. Прямой взгляд он учует.
Шагов Лёли я не слышала. Мне было очень плохо, я вовсе не двигалась, дышала через раз. Сидела, осторожно терла ладони друг о дружку. Затем заставила себя резко, с силой промассировать уши. Надо очнуться! Пора мыслить трезво и быстро. Что происходит? Что именно я чую, как мне понять свои ощущения? Темная жуть мощнее и плотнее всего, что доводилось испытать прежде. Хотя я не стою на пороге, тем более не перешагнула его! Я – в своем мире, но воспринимаю лед так, словно очутилась в норе, по ту сторону! В чем же дело?
– Юна, вот одеяло, грейся и поскорей успокаивайся, – на плечо легла рука Васи, и сразу же одеяло накрыло меня с головой. Норский зашептал сквозь шерстяную ткань в ухо: – Паоло вдруг смолк, будто закаменел. Я испугался, бегом к тебе, а ты – тоже… Юна, я и сам вижу, темновато стало, да? Копи силы, думай. Без тебя не разобраться.
– Там посреди зала Клим, – шепнула Лёля во второе ухо. Впервые слышу, как у нее дрогнул голос. – Он… Клим целится себе в голову из пистолета. Клим не может так поступать! Только не он. Клим шатается, белый весь. Его корёжит, будто от боли. Еще важно вот что: он свободной рукой делает знак, чтоб никто его не слушал, и еще знак – опасность. У входа в зал незнакомая женщина. За спиной у Клима два недоросля, чужие. С оружием. По бокам еще двое, знаю их. Толковые парни из старших в гнезде, тоже с оружием. Они как каменные, не шевелятся. Целятся в Клима. Наши – и в Клима. Что это? Что творится?
Лёля умеет наблюдать и замечать. Один взгляд – и вон сколько сведений. Теперь бы обдумать… а лучше глянуть самой. Но я приметная для обитателей тени. Мне Агата объяснила: для неё совсем просто найти отличия моего узора от узоров других людей. Агата и Якова видит особенным. Даже Паоло после пребывания за порогом показался ей иным…
– Думаю, у дверей – живка. Наемница.
Я сказала и засомневалась. Можно ли так сразу утверждать, что женщина в зале – живка? Нет веских причин. Агата сплела вокруг «Черной лилии» охранный узор, в соседнем особняке должны были сразу заметить, что у нас беда, но пока подмоги нет… Хотя именно эти мысли и дают основание думать, что женщина у порога – живка! Она прячет злодеев от плетения Агаты. Наверняка сможет беречь тайну своего появления недолго. Потому весь план нападения на «Черную лилию» такой дикий и жестокий. Враги – спешат.
Если честно, я подспудно жду беды, слишком все спокойно и удачно в последние дни. Хотя Яков снова и снова твердит: не расслабляйся.
– Ультиматум, – я отодвинула колючее одеяло, почесала нос и удивленно отметила, что согреваюсь. Темный ветер дует так же мощно, но Вася рядом, да и Лёля тоже. С ними легче перетерпеть, найти в себе силы. – Вася, нам скоро выдвинут ультиматум. Вот их план! Страх и боль, а после – приказ. Все быстро, одним ударом. Хотят убить Клима, точно. Он слишком важен для гнезда.
– Он же сам себе в голову, – шепотом ужаснулась Лёля.
– Не сам. Не он! Это бес. Бес пробует влезть в его душу, ломает волю. Бес целится его рукой.
– Бесы правда существуют? – быстро уточнила Лёля. – То есть я знаю мнение храма, но не верю. И не важно! Скажи иное: бесов можно застрелить?
– Вместе с тем, в кого они влезли, и то без гарантий. Не спеши, я думаю. Мы сглупили и расслабились. Мы все… даже Яков, Юсуф и прочая охрана Николо – мы твердо верили, что у подростка до восемнадцати нельзя украсть личность. Но мы забыли, что артель умеет вызывать из-за порога бесов. – Я сбросила одеяло, глубоко вдохнула ледяной воздух, взбодрилась. Обернулась к Лёле. – Если я права, то Клим еще борется. Когда устанет, бес начнет говорить и сможет выстрелить. Но Клим пока держится, именно он подает знак «не слушайте меня». Клим сильный, он дал нам время. Из-за его упорства живка занята, бес не имеет полной силы, весь план врагов затягивается. Так, думаю дальше. Кроме Клима и живки в зале четверо опасных людей, никак не меньше. Двое чужаков – сознательные пособники, наверняка. Двое из гнезда, которые целятся в Клима… вряд ли они в уме. Ветер очень темный. Или бес страшно силен, или под влиянием трое: Клим и те, которые целятся.
