– Это, в общем-то, случайность, – виновато сообщил Степан. – Я выбирал из пяти вариантов, но появился веер, и все решилось.
– Позже отругаю толком. Ты всегда таков: если довести до глубинной идеи восстановления справедливости, это край! Виновникам несчастья дешевле хорониться заранее, самостоятельно. Не помнишь? Поясню: я-то прост. Пускаю в ход кулаки, ору и лезу напролом. А ты делаешься особенно любезен и тихо строишь шахматные партии смертельного свойства. И до нитки их, в пыль, в труху…
– Правда? – неприятно удивился Степан. – Я был о себе лучшего мнения. До нитки и в пыль? И многих я…
– По счастью, ты сдержан и миролюбив. Нет: по счастью, ты дэв и живешь в своем мире, куда трудно проникнуть.
– Я почти раздумал вспоминать прошлое, – огорчился Степан, но сразу встрепенулся. – Ники! О, теперь ясно, это еще одно имя. Меня беспокоили слова: куртка, кукиш, па-ники. Остается куртка…
– Остается много чего кроме куртки, – советник махнул рукой, отгоняя неудобные вопросы, и обернулся к Петру. – Вижу по лицу, хочешь узнать про револьвер. Отвечаю: барабан с меткой и стопором. Брат велел добыть игрушку год назад. Сказал, если у меня нет стопора внутри дурной головы, пусть будет хоть снаружи. Я берегу подарок и без веской причины не подставляю голову.
– Вы знаете его настоящее имя, – решил Петр, выбираясь в коридор. – Только произносить вслух не готовы.
– Не здесь. Не теперь. Все, что было посильно, мы вызнали, обсудили, подготовили. Очень хочется верить, что затея сработает. Петр, теперь я спрошу: он ведь хорошо кушал? Он даже не тощий. Кто ему готовил?
– Я, – смутился секретарь. – Вы правы, он в любом ресторане мог довести людей до паники. Если не в настроении, заказывал со вздохами, а после ковырял вилкой и еще принюхивался, словно протухло. Зато дома ел с аппетитом. Я приводил продавца рыбы, аптекаря, составителя травяных чаев… искал любых умельцев травить байки. Был уговор: пока слушает, должен кушать.
Яркут остановился, вроде бы даже споткнулся. Обернулся и долго глядел на Петра, не мигая. Так пристально, что хотелось сгинуть, хотя бы отодвинуться…
– Ты лучший его секретарь. Заставил есть, смог удержать за дверью. Да и мне поверил сразу при встрече, но сказал ровно столько, сколько следовало. Не паниковал. Точно лучший!
От похвалы стало жарко. Петр остановился, отдышался и лишь затем зашагал дальше, глядя под ноги и пытаясь справиться с нахлынувшей благодарностью. Такой уж человек этот советник, слова его весомы, каждое вроде медали. Князя Кряжева звал на ты, прочим важным людям в зале ни словечком не польстил…
– Ой! Простите.
Петр уткнулся в спину своего нанимателя и осторожно отодвинулся. Вредно отвлекаться и увлекаться. Поднимаешь голову – и делаешь открытие: ты не в коридоре, как думал, а в главном зале. Ничего не замечал кругом, вот же неловко. А еще лучший секретарь.
– Ужасное место, Куки. Здесь деньги сходят с ума и делаются ядом. А люди охотно потребляют яд и перестают быть людьми. Когда я принес веер, едва смог тут пройти. Очень болела голова. – Степан наклонился к столу-рулетке, вынул из ячейки шарик, внимательно изучил. – Он страшнее пули. Убивает честь и совесть, и никакой врач не поможет. О, я понимаю, людей не переделать, я не стремлюсь их переделывать, пусть живут, как умеют. Но зал опустел, и мне гораздо лучше.
– Всегда хотел спросить: ты знаешь, что выпадет в рулетку? И в картах…
– Куки, разве сложно понять то, что укладывается в логику математики и денег? Но здесь процветало мошенничество. Не логика, а ловкость. Ты больше моего знал бы о шарике и картах, ты сам ловок и иных таких замечаешь. О, к слову. У меня много секретарей… было?
– До всей этой истории с самозабвением ты старался накопить дюжину в основном составе и еще пять-семь придерживал в запасе, обучая. Еще у тебя есть поверенные и партнёры, явные и тайные, а еще есть семьи, которые давно близки твоему роду и делают вид, что в делах с вами не связаны, ведь так удобнее. Их число мне неизвестно. Я вообще никогда не интересовался денежными вопросами, это не мое и для меня это слишком сложно. Я мог только сочувствовать: ведь ты до сих пор не имел настоящего, равного тебе в даре, собеседника. Все, я не намерен говорить о прошлом и тем более о делах. Это вредно. И так сказано много лишнего. Пошли.
– Двенадцать, – кивнул Степан, ничуть не удивленный. – Пожалуй, так им со мной легче. В новой жизни я смог разыскать трех. Петр лучший, но и те двое, что работают автономно вне столицы, неплохи.
– Твои фокусы куда скучнее моих, – Яркут бесцеремонно поддел брата под локоть и потащил к выходу. – Теперь будешь нудить, спотыкаться и вздыхать, а еще вбрасывать косвенные вопросы и менять темы. Почему? А потому, что прямо теперь ты составляешь мнение по поводу происходящего и еще – сопротивляешься. Ты никогда не желал следовать чужим планам, и сейчас учуял, что попал в чужой план. Не сопротивляйся, я не враг и еще: со мной не сработает. За шкирку, в машину и прямиком до места. Такой у меня ближний план. Понял?
Степан сокрушенно вздохнул. Молча миновал пустой зал, поднялся по лестнице в холл, покинул особняк. Петр шел следом, почти не замечая дороги. В голове такое творилось… Двенадцать секретарей! Двенадцать. Он слышал о подобном составе. И еще: однажды в газете видел перечисление особняков на аллее, где по полгода обитает старший князь Кряжев. Если нет ошибки – все же у Кряжевых в столице немало любимых мест – если нет ошибки, то…
– Прикуси язык, умник, – быстро велел Яркут. Он, конечно, все заметил. Усадил Степана в огромный автомобиль, толкнул следом Петра и устроился сам, продолжая болтать с нарочитым оживлением: – Да уж, повторю, ты лучший секретарь. Умеешь думать, шор нет, внутреннего страха тоже. Давно, в моем детстве, у него был такой же прекрасный секретарь. Генри. Он был мне вроде дядюшки. Жаль, он отбыл в Новый свет давным-давно. Стал весьма крупный делец и, по мнению мира денег, от прежнего хозяина полностью независим. Его стараниями и сейчас, в сложное время, у нас нет проблем на том берегу.
– Куки, а…
– А помолчал бы ты, – огрызнулся советник.
– Да, но я не сопротивляюсь. Я лишь хочу уточнить: что от меня требуется? Вряд ли вспомнить себя просто. Я пробовал каждый день. Искал то, что привычно и знакомо. Прикидывал, где мог получить образование в той или иной области. Просматривал газеты…
– Все будет просто. Если получится. Должно получиться! – Куки стукнул себя кулаком по колену и покривился то ли боли, то ли от страха, что сказанное не сбудется. – Мы очень старались. Мы все, понимаешь?
Степан кивнул и осторожно накрыл ладонью кулак брата.
– Понимаю. Обязательно получится. Кажется, я счастливый человек. У меня есть брат, которому я дорог. И еще много людей, которым я очень и очень важен. Я тронут, Куки. О, я не могу вас всех подвести.
–
Гнездо выползка. Первая смерть. Десять лет спустя
Ворон добрался до вершины холма, осадил коня и огляделся. День только грелся – летний жаркий день… Тумана почти не было, все виделось ярким и отчетливым в рыжем косом свете: дорога с ее подъемами и спусками, малые озера и говорливая речушка, поля и сады, город вдали и – черным силуэтом памяти и боли – замок над городом.
