– Луи, как вы оказались тут? – продолжая рассматривать парк, – пробормотал Микаэле. – Ники недоволен вами? Меня полагают беспамятным до такой степени, чтобы фальшиво воссоздавать прошлое? Или… меня путают с кем-то?
– Они долго думали, как создать для вас уют в первые минуты после пробуждения, – смутился секретарь. – Они опасались, что иначе вы не вспомните. В доме три белые живы… то есть скорее две. Они особенно настаивали на методе круговых узоров, так они назвали повторение привычного.
– Где Петр, мой нынешний секретарь?
– Отдыхает. Он желал разбудить вас, и ему подмешали снотворное в питье.
– Ники, Яркут, Кирилл… кто еще может бодрствовать, полагая мое скромное пробуждение событием века?
– Все в яшмовом кабинете. Они и иные. Там собрано чуть больше людей, чем вы, возможно, ожидаете увидеть.
– Мои комплименты, Луи, вы стали свободно делиться личным мнением. Вероятно, вы сработались с Ники и наконец поверили в себя. Я долго спал? Сутки, двое?
– Вы прибыли в час ночи, сейчас четыре утра.
– О, значит, пока мы имеем панику локального масштаба. Уже хорошо. Луи, где мой костюм? Вчерашний. Кто додумался нагрузить вешалку коллекцией парадной сбруи? Нелепейший набор для утра, тем более сегодня, тем более в наших обстоятельствах. О свет небес, даже белый династический фрак дома Ин Тарри приволокли.
– Ваш брат велел подготовить тот костюм, хотя все были против. – Луи прошел в соседнюю комнату и сразу вернулся с вещами. – Полагаю, сменить рубашку вы согласны?
Микаэле кивнул, жестом выдворил секретаря и переоделся. Было странно ощущать себя в этом теле, вроде бы знакомом и – снова чужом при нынешней, двойной памяти Степана и Микаэле. Но, по счастью, сознание работало без срывов, события стройно и удобно нанизывались на временную ось. Последний вечер прежней княжеской жизни помнился, и даже слишком внятно. Микаэле поежился: трудное было решение, и выполнить его оказалось еще сложнее… особенно болезненными оказались последние минуты, когда человек артели упомянул загадочную хиену, предрёк гибель Курту и заверил, что малыш Паоло не уцелеет, а любые жертвы напрасны.
Воспоминания толкали к поспешным действиям. Но Микаэле не желал начинать день с опасной суеты. Он заставил себя задержаться перед зеркалом и долго, пристально всматривался в лицо Степана, такое привычное еще вчера… и такое чужое сегодня. Пережив первый шок, князь кивнул отражению: «Доброе тебе утро. Да, нас двое, но мы ладим, у нас все получится»… отвернулся и покинул спальню.
Стоило приоткрыться двери в яшмовый кабинет – и лицо Ники заполнило внимание сразу, одним болезненным ударом по рассудку. За два месяца – кажется, столько было прожито вне памяти и личности Микаэле? – сын повзрослел на два года, а то и более. Особенно это заметно по усталому и спокойному взгляду. Ники понимает, что ответственен за все и не позволяет себе бурную радость даже здесь и теперь. Можно гордиться им, давление обстоятельств было чудовищным, сын справился… Но вместо гордости в душе ножом засела боль. Было опасно и крайне непорядочно принять то решение единолично и отказаться от себя, никого не предупредив, не подготовив. Хотя сомнений и сожалений нет. Курт догадывался. Яков тоже. Брат болел, а прочие… тайну нельзя сохранить, рассказывая ее каждому. Вдобавок решения такого уровня не принимаются коллегиально.
– Пап… – губы Ники дрогнули. Ему было трудно назвать отцом человека с совершенно чужим лицом. И, по сведённым скулам видно, сын очень боялся получить ответ от Степана, а не от Микаэле.
– Я вернулся, Ники. Я помню все, подробно и ясно. Нет путаницы дат, имен и личностей. Ты молодец. Ты стал совсем взрослый. Без тебя все было бы разрушено уже теперь. Я горжусь тобой.
Микаэле прошел через кабинет, обнял сын и сразу отстранился, обернулся к Паоло – тот сидел, вцепившись в ладонь незнакомого юноши.
– Паоло…
И ком в горле. И руки опускаются… Никак невозможно обнять его, родного по крови – но, увы, знакомого лишь по портретам и переписке. Тем более теперь, когда на тебя «надето» другое лицо. Микаэле осторожно протянул раскрытую ладонь.
– Здравствуй. Камень с души: ты цел и здоров. Жаль, что мы прежде не были близко знакомы, как следует отцу и сыну. Но все впереди. О, я не подумал, ты ведь не понимаешь этого языка… хотя – вижу, ты выучил. Разбираешь и слова, и интонации.
– И ты здравствуй, – Паоло говорил без акцента, разве что чуть медленнее принятого темпа речи. Вот он осторожно дотронулся до ладони, сжал два пальца, уместившиеся в горсть, и указал взглядом на еще одного мальчика, незнакомого. – А это Йен, он тоже родной нам. – Мы с Ники приняли Йена в семью.
– Йен, здравствуй. Я бы сказал, что рад пополнению семьи, но пока что сам на правах гостя в твоем доме, – Микаэле улыбнулся мальчику. – Очень интересное имя с большой историей. Полагаю, Яков должен быть доволен… а где он? Вижу, рад. Яков! Все лето я переживал за вас. Было самонадеянно с моей стороны запросить настолько трудное одолжение. Но вы исполнили его: дети целы, их даже стало больше. О, Кирилл! – Микаэле подмигнул начальнику охраны и торжественно назвал его иным именем: – Курт. Вот видите, я на радостях исполнил вашу мечту, живите с собачьи именем. Буду звать Куртом отныне и впредь, если вам так угодно.
– Еще как угодно, – проворчал Курт. – А вы и правда – вы. Хорошо-то как!
– Куки, – Микаэле заинтересованно изучил женщину рядом с братом. – О, даже так: ты женился! Это ведь фамильный перстень.
Яркут сжал подлокотники до скрипа, но заставил себя усидеть в кресле. Микаэле заметил и грустно кивнул: брат непривычно серьёзен, отложил настоящее приветствие до удобного времени. Он, кроме того, скован в жестах и, да – изрядно зол! Микаэле быстрым взглядом обвел собравшихся, разыскивая причину. С неприятным холодком отметил, что опознает не все лица. Четыре утра, день воссоединения семьи. Почему в кабинете чужаки? Не родня, не друзья… Понятно присутствие Дашеньки – Микаэле коротко улыбнулся ей, сказал пару слов и смолк, не найдя удобного вопроса и не дождавшись такового в свой адрес. Девушка выглядела потерянной, прятала взгляд. Чуть подумав, Микаэле нашел причину. Даше неприятно наблюдать манеру речи и характерные жесты князя в исполнении иного тела. Для Ники, Яркута и Курта, даже для Паоло и Йена тело не стало определяющим отношение к личности в этом теле – к нему, Микаэле Ин Тарри! А для Дашеньки – наоборот? И это – причиняет боль… при первой встрече девушка произвела впечатление сильной и цельной личности. Золото не превращало ее в марионетку. Между тем, жадность – опаснейший пожиратель душ. Она соседствует с жаждой власти, а еще она – второе имя зависти и кровная родня предательству… Все эти монстры Даше чужды, полагал князь летом, доверяя ей важнейшее дело и фактически приглашая в семью. И вот Даша заняла новое, высокое место… но стала иной, отчужденной.
Микаэле отвернулся, встал и подал руку Егору. Присутствие этого человека понятно, тайному советнику нельзя получать сведения позже прочих, с чужих слов. К тому же Егор своим присутствием подтверждает сделанный выбор. Он рядом с Ники, хотя мог бы крутить фальшивым князем в «Белом плесе». О, еще как мог! С огромной выгодой для себя и, если это требуется, для страны. Микаэле едва заметно дрогнул веком, намекая на подмигивание; посетовал «что-то вы худеете, господин надзиратель, и это – в мирное время, при стабильном исполнении бюджета страны»… Егор посветлел лицом, услышав знакомую шутку, и скороговоркой сообщил о намерении откланяться. Надо отдать ему должное – Егор всегда умел держать дистанцию, – благодарно подумал Микаэле и кивнул южанам: память едва опознавала их, намекая, что пустынный волк и девочка – люди Ники.
