После сказанного стало тихо. Каждый обдумывал новые сведения, искал в них рациональное и пробовал отбросить мистику… Микаэле и сам делал что-то подобное, пока по спине ползла холодная капля пота. Эта капля стирала логику, леденила рассудок. Требовала признать мистику. Темный ветер из-за порога, так сказала Агата. Вчера этот ветер, непонятный обычным органам чувств, выстудил душу. И сегодня не сгинул, не стал небылью, сколько его ни отрицает рассудок.
– Яков, значит, вы говорили с кем-то реальным. Но я не видел его.
– Он призрак. Таких видят не все. Среди знакомых вам – я, Юна, Паоло, Василий и Курт. Довольно для свидетельства, если кому-то мои слова кажутся бредом. Но вернусь к Густаву. Ваше нынешнее тело от рождения и до насильственного обмена принадлежало ему. – Яков поморщился, глядя на свои руки. Сложил пальцы в замок и плотно сжал. Снова заговорил, не поднимая взгляда, играя пальцами – то складывая в замок, то разрывая. – Минувшие два месяца были кошмаром. Прочие опасались не найти вас или не вернуть вашу память. Я же панически боялся найти вас, вернуть… и понять, что вы стали чудовищем. При обмене никто не вычищал грязь из сосуда, куда перелили вашу душу. Вы могли и должны были впитать грязь, а ее было безмерно много.
– Пожалуй, – насторожился Микаэле.
– Но вы прежний. Уважаю вашу силу воли… и все же думаю, что заслуга Густава не меньше вашей. Его тело было отнято восемнадцать лет назад. За все эти годы он не ушел. Он продолжал бороться. Упрямство Густава – причина того, что тело болело и катастрофически старело. Грязь души нового владельца тела сделалась физическим явлением, вызвала чахотку, ревматическую хромоту и бог его знает, какие еще недуги. Такова моя версия событий, верить вы не обязаны.
– О, я верю, – сразу откликнулся Микаэле. – Действительно, я не ощущаю в себе перемен. Всё это время я успешно уклонялся от наблюдения и влияния того, кто забрал мое тело. Во мне прямо теперь уживаются памяти и личности урожденного Микаэле и наспех слепленного Степана, только они. Тот, третий, еженощно ломился в мои сны, создавал головную боль днем. Он жаждал втиснуть в меня свои взгляды, намерения, идеи или хотя бы, для начала, ощущения… но – ничего не смог.
В кабинете снова стало тихо. Ники вцепился в руку отца и глядел на него с растущим отчаянием, хотя ничего по-настоящему жуткого сказано пока что не было. Вероятно, сын заново переживал два месяца ожидания и страхов, – решил Микаэле и ободряюще улыбнулся. Положил ладонь на руку сына.
– Я здесь. И это именно я.
– Скажу прямо, я ждал вас в парке со своими мыслями, никому не высказанными вслух. Если бы я увидел не вас, а его… я ведь знаю разницу, – Яков криво усмехнулся, – я вытряхнул бы его душонку за порог, не заботясь о вашем выживании. Не важно, каким мерзавцем меня сочли бы ваши домашние. В роли чудовища вы смертельно опасны и даже, может статься, непобедимы. Я ведь был частью артели. И я все еще верю в сказ про змея-полоза. Ему не место в мире живых.
Яркут судорожно вздохнул, но не сказал ни слова и даже не выругался. Курт нехотя кивнул и виновато дернул плечом. Он разделял страхи Якова… и принял бы его решение «вытолкнуть за порог». То есть по сути – убить. Микаэле обдумал идею и тоже кивнул. Войти в этот дом и внести всю жадность мира… Нет, недопустимо! Летом Микаэле сам отдал старику тело, желая ограничить его власть одной усадьбой. Он верил, что жадность удержит хозяина артели над грудой золота.
– Ночью я разбудил Йена и попросил о срочной помощи, – продолжил Яков. – Мальчика обожают те, к кому он расположен, удивительный дар… Йен позвонил Эйбу Дорзеру. Хётч лучший в мгновенном поиске сведений, он уже дал ответ. Густав Оттер – единственный сын Ивонны Марии Куэльдес. По первому мужу она была Оттер, в девичестве – Гринз.
– Мэри Оттер-Гринз, та самая? – брови Микаэле взлетели. Он оглянулся, живо пояснил Ники: – мы дружили, когда я был ребенком. Мэри добрейшая душа. Куки ее немножко помнит, она пекла дивные пирожные… Но важно иное, Мэри Гринз – любимая племянница младшего и самого толкового из пяти братьев Найзер, которые уже тогда брали в руки банковский дом и до сих пор держат его.
– Артель, вероятно, желала использовать их золото, добираясь до вашего. Густав был похищен. Его вышвырнули из тела, но мальчик не позволил использовать себя наихудшим образом. Опять же это теория, но мне видится заслуга его матушки, чуткой и сильной. Майстер побоялся приблизиться к ней в теле ее сына. Деньги Найзеров оказались в безопасности… надолго. Охота на вас была отложена лет на пять-десять. Ники успел вырасти, а вы – привести в порядок дела дома Ин Тарри.
– К чему ведешь? – быстро спросил Яркут.
– Густав призрак, он не жив и не мертв. Но в течение месяца его статус, – Яков горько усмехнулся и покосился на дверь, – будет определен. Если мы не найдем годное тело… он умрет. Сам Густав не требует возврата тела. Он просит лишь о возможности поговорить с матушкой. Эйб уже выехал к ней, чтобы затем доставить сюда. Обещал уложиться в пять дней, госпожа Ивонна в Тенгое, навещает могилу первого мужа. Эйб там же. Нам повезло хотя бы в этом.
– У тела есть законный владелец, – Микаэле недоуменно растер лоб, а затем рассмотрел руку – свою… то есть, как теперь понятно, Густава. – Как я не подумал о чем-то таком? Настоящему Густаву теперь было бы тридцать шесть, если я ничего не путаю. Тело взялось стремительно возвращать свой подлинный возраст, едва избавилось от гнилой душонки! Вот почему я менялся каждый день… Это трагедия. Густав не жив и не мертв, его мать, в общем-то, тоже. Мэри с нынешним мужем видится дважды в год на собраниях дома Найзеров. Это договорной брак, банкирам жизненно важны Куэльдес. За ними – семь поколений безупречной юридической практики и все созданные ею связи. О, Мэри бесконечно одинока.
Кулак впечатался в столешницу, и все обернулись на грохот!
– Даже не думай то, что ты посмел сейчас подумать, – змеиным шепотом выдавил Яркут. Зарычал, всем телом разворачиваясь к Якову. – Ты, сволочь щепетильная, помолчал бы, а? Ты ведь знаешь, он тонкошкурый.
– Я не мог промолчать. Густава втащила в жизнь Юна. Признаю, я был шокирован и не возражал. Я позволил ей сделать это, даже помог. Жалею ли? Да. Отчасти. Через месяц, если ничего не делать, мы потеряем и Густава, и Юну. Вот теперь я сказал все, что должен был сказать.
Яркут выругался. Курт прикрыл глаза и, судя по всему, попробовал мысленно оспорить слова Якова, найти в них нелогичность, ошибку. Ники молчал, в отчаянии глядя на отца, который только что вернулся насовсем… то есть, может статься, лишь на месяц? Микаэле взял его руку, виновато улыбнулся.
– Трудно было ожидать иного. Невольно, по чужой прихоти, но я начал игру со смертью. Я желал сберечь Паоло, тебя и прочих, кто дорог мне. Я знал правила игры в костяные шахматы госпожи жадности. Но решился на изящный мат в три хода. Подставил людей артели под слежку Якова и Курта, чтобы убрать фанатиков и одержимых; защелкнул на вожаке артели ошейник златолюбия твоими руками, Ники; наконец, понадеялся устранить угрозу внезапного обмена душ либо через забвение ритуала, либо через его публичное подконтрольное использование. Мне казалось, яркая жива с опытом врача могла бы ввести ритуал в практику лечения, так что Машеньку выбрал я, еще до начала игры. Храм не отпускал ее, Курту с Яковом пришлось повозиться. А вот Мари… что ж, имя совпало. Не все совпадения в нашу пользу. Но игра-то мне удалась. Значит, я задолжал Густаву и его матушке целую жизнь.
