Блики факелов замелькали по стенам домов широкой улицы напротив храма. Те, кто ехал по городу не таясь, были уже совсем близко. Важные люди – ради них стража ночью распахнула городские ворота!
Вот конные вырвались на площадь. Показалась большая карета.
Холод продрал по спине! Темные фигуры заговорщиков пришли в движение. Пятеро в плащах – все разом – вскинулись и зарычали. Звук ничуть не походил на человеческие голоса: низкий, мощный, слитный. Он вмиг сделал мир бессветным, вверг в могильную ночь. Причем буквально! Выползок усомнился, жив ли он: сердце сжалось и пропустило удар, еще один… душе сделалось тесно, ее словно бы выдирали из тела… Что-то похожее выползок испытывал на пути в мир, пока рвался и полз сквозь неведомое.
Сердце неуверенно дрогнуло, затем очнулось, помчалось вскачь! Стало жарко и весело. А на площади такое творилось… Хрипели и бились кони, корчились выброшенные из седел люди. Факелы гасли на мостовой, прощально разбрызгивая искры огня и капли масла. Карета накренилась, с грохотом легла на бок. По ее крыше застучал стальной дождь стрел.
– Пора.
В кромешной ночи ужаса и боли, вдруг оттеснившей близкий рассвет, голос мары остался прежним. Словно она говорила о любимом травяном взваре, который вскипал, так что его пора разливать по чашечкам.
Невесть откуда налетел ураган – черный, нездешний. Выползок прижался спиной к стене, понимая: если бы сейчас он стоял хоть чуточку ближе к двери, уже очутился бы вне мира. Там, в загадочной тьме, во льду и тесноте. Мара слукавила, назвав себя кошкой на ограде жизни. Она способна открывать и закрывать последнюю дверь! И сейчас дверь – нараспашку, ледяной ветер ревет, мчится из яви – во тьму, сгребая все, до чего дотянулся. Неодолимый, могучий ветер.
Рычание иссякло. Пятеро в плащах упали на колени, скорчились… и обмякли. Двое тонких дернулись, вскинули руки… и тоже сползли на мостовую. Темный ветер попритих, словно насытившись. Выползок отстранился от стены, повел плечами, огляделся. Можно было бы праздновать победу, если б не полезли невесть откуда враги обычные, зато многочисленные и упорные.
Уклоняясь от стрелы, выползок встретил самого расторопного противника прямым ударом в грудь. Перехватил клинок из его мертвой руки и оскалился в улыбке: несравнимо лучшая ковка, да и баланс… Не всякий меч запросто прорубит кольчужную рубаху. Жаль, хватило его на три удара, остался в чьем-то вспоротом брюхе. Был заменен сперва никудышным топориком из сарая мары, а после алебардой, на которую попытались нанизать самого выползка. Не справились, зато он – успел. Вообще нападающие двигались как-то вяло, словно тьма их заморозила по-настоящему. А сам выползок наоборот, согрелся! Ощутил себя живым в полную силу. Рубить врагов, явных и наглых – что может быть лучше? Пожалуй, рубить их в доспехе, со щитом. С парой-тройкой надежных людей, прикрывающих спину.
Все это выползок осознал, когда короткий бой иссяк. Охрана кареты быстро очнулась от ужаса и взялась истреблять заговорщиков с впечатляющей методичностью. Площадь оказалась очищена в считанные мгновения. Стало почти тихо. Лишь где-то поодаль свистели стрелы, перекликались голоса.
Выползок обернулся, собираясь сказать маре, что все удалось и пора уходить… но лишь выдохнул сквозь зубы черное словцо. Женщина скорчилась на пороге. Три стрелы. Одна в горло, две ниже. Странно, что еще жива, – пронеслось в голове. Выползок подошел, нагнулся.
– Дверь. Закрой.
Он угадал слова, которые мара уже не могла выговорить вслух. Бережно обнял тело, убрал с порога – и позволил двери закрыться. Сразу стало светлее. А еще… обыкновеннее. Ни холода по спине, ни острых льдинок в нездешнем ветре.
– Встать. Мне надо видеть твои руки, – велел кто-то, ткнув в спину острым.
– Нелепо пытаться смыть свой страх чужой кровью, – раздумчиво сообщил другой голос. – Идите и займитесь настоящим делом. Допросите заговорщиков, например. Но не вздумайте назначать виновных, со мной это не пройдет.
– Но ваше…
– О да. Мое слово. Моя воля. Все именно так и обстоит. Идите, не вынуждайте повторять приказ трижды. Увы мне, таковы люди. Или гибкость ума, или рвение.
Голос прозвучал мягко, но, о чудо, именно мягкость сделала приказ окончательным, не подлежащим обсуждению. Сталь убралась от спины выползка. Железные, грохочущие шаги удалились. Зато рядом присел кто-то легкий. Выползок обернулся, по-прежнему бережно обнимая тело мары.
«Никогда не видел так близко епископа. И уж точно не думал, что они бывают молодыми и… достойными доверия», – подумал выползок. Вежливо поклонился. Получил ответный кивок. Епископ был в дорожном облачении, но расшитый по канону призвания благодати плащ и особенно храмовый знак на толстой серебряной цепи… то и другое выползок знал в своей памяти, как верные приметы высокого сана. Как они могли сочетаться с живым, хитроватым прищуром, как могли принадлежать человеку лет тридцати?
– Полагаю, вы хоть что-то знаете о произошедшем, – негромко сказал епископ. Откинулся на стену и прикрыл глаза. – Оставим возвышенные речи для подходящего им случая. Вот мое предложение. Расскажите быстро и емко, что знаете, и мой духовник проводит вас через храм на дальнюю тихую улицу. Согласитесь, другого способа у нас нет. Я хочу узнать правду, вы – выжить.
– Эта женщина попросила о помощи. Сказала, что вынуждена вмешаться, кто-то вызвал в мир бесов, надо их выдворить. Она назвала себя марой. Пришла сюда и стояла в дверях. Кажется, это был не просто порог, а самый… край. Она знала, что не уцелеет. Попасть в человека, который не покидает дверной проем, слишком просто.
– Вы умеете быть кратким, – епископ повел бровью. – Бесы. Пока нет лишних ушей, признаю: я не особенно верил, что бесы полностью реальны. Но получил прямое подтверждение. Сколько их было?
– Пожалуй, пять. Рычали и выли вон те, в одинаковых плащах. Еще важны те двое, они пришли вместе.
– Одержимые и живки, так я понимаю, – кивнул епископ. На миг задумался, снял с пальца перстень. – Возьмите. Если решитесь поверить мне еще раз – приходите вечером в храм, покажите любому служителю. Не будет дознания и допроса. Но я бы хотел поговорить подробно. Женщину оставьте здесь. Я распоряжусь относительно достойных похорон.
– Она была бы рада упокоиться в саду. Она любила цветы, это все, что я о ней знаю.
– Идите, – епископ поморщился. – Нет времени на вздохи. Вон мой верный страж. Возвращается. Ему б так бесов стращать… но с людьми получается надежнее.
Выползок поклонился и встал, все еще не веря в происходящее. Его правда – отпускают? И этот вот тощий парнишка – епископ? Никакой ошибки? Может, накинул облачение, желая обезопасить старшего? Часто оглядываясь, выползок заспешил к храму. На верхней ступени парадной лестницы его ждал благообразный старик, вполне годный по виду в епископы. Неужели все же…
