А может, мы уже стали жертвой заговора параноидов?
Может. Но нас волнует не это, а читательский интерес, поэтому перейдем уже к взаимодействию параноида с другими экспонатами паноптикума.
Наполеоновские морды
Не зевай, историк, сочиняй книгу,
Наблюдай вращение земли.
Каждому столетью, году, дню, мигу
Сколько нужно, ты удели.
Щербаков. Ad Leuconoen
Этюд в параноидных тонах
Чем монументальнее фигура гения, тем величественней черная тень за его спиной. Таков закон.
У каждого великого писателя, художника, композитора или супергероя должен быть злой гений. Сущность, взращенная в толще черного обелиска, одиноко возвышающегося среди бессознательной пустоши. Демон, сквозь дрему с завистью и презрением наблюдающий за первыми шагами хозяина. Наступит миг – и он вырвется на волю, спроецируется вовне. Добрый художник, которого каждый может обидеть, не заметит и не захочет замечать бегства своего главного детища в реальность. И наступит подлинный триумф гения. Падший ангел воплотит в жизнь все запретные фантазии Творца, который имеет безлимитную индульгенцию. Какие злодеяния? Это не он. Это все злой двойник.
Черный человек, Сальери, Мориарти, Веном, Балрог, пирамидоголовый. На них можно свалить все зловещие совпадения и роковые случайности, которые вдруг сгущаются вокруг беззлобного гения. Преступная сеть Лондона? Не смотрите косо на скучающего Шерлока – это Мориарти виноват. Суицидальные наклонности Моцарта – это Сальери яд подсыпал. Беспробудное пьянство, беспорядочные связи и пропаганда сельского бандитизма – это бродит-бродит-бродит черный человек. Далеко не каждому дано сбросить своего злого двойника в Райхенбахскую бездну. Пламя Удуна не привыкло отпускать добычу – точным ударом хлыста оно утащит хранителя огня Анора за собой в бездну. Только чудо поможет гению воскреснуть в Белом облике.
Без злого двойника гений не может творить. Творчество – это создание новой реальности, то есть психоз. По определению.
Игнатий старался держать эти мысли при себе. Благо, пациент попался говорливый. Поток его гениальных откровений не иссякал, что позволяло гипнотерапевту загадочно молчать и внимательно разглядывать лысеющую макушку посетителя.
Высокий почти молодой человек с крупными чертами лица, сочетающими в себе болезненный аристократизм и купеческую мясистость. Он не выглядел ни сломленным, ни больным, ни невротичным. Это был типичный холеный нарцисс. И этот факт заставлял Игнатия сомневаться сразу в двух вещах: в ориентации и психической целостности клиента. Нельзя просто так прийти на прием и уверенно изображать из себя слишком здорового человека, и говорить разумные вещи, и вести себя адекватно. Что-то в монологе пациента не клеилось. И это что-то лежало вне наших представлений об этом мире, вне наших знаний о неврозе и психозе. Нечто, окутанное легким флером зарождающейся паранойи, могло стать как источником вдохновения, так и генератором вечного ночного кошмара. Кошмара, пробудившись от которого, пациент бы обнаружил себя на соседней койке с Наполеоном.
– Я пишу книгу о Наполеоне!
Игнатий вздрогнул. Неужели он невзначай озвучил свои рассуждения? Или у него все на физиономии высвечивается? Впрочем, не исключено, что пациент уже успел где-то вычитать про манию величия и пытался вжиться в роль понравившегося ему диагноза. Читать пациент явно любил.
– Я историк! Я эстет!
Еще он очень любил говорить о себе.
– Я не потерплю, чтобы какие-то бактерии, сидящие на подсосе у государства недоисторики, дешевки! Чтобы они воровали мои концепции, отравляли мне жизнь, чтобы они клеветали в мой адрес!
Еще он очень любил своих врагов.
– А вы уверены, что они о вас вообще говорят?
Это Игнатий уже точно произнес вслух. На свою беду.
Из нежно-поросячье-розового лицо клиента стало пунцовым, он повысил голос до драматического тенора и, выразительно двигая лошадиной нижней челюстью, убедительно продекламировал.
– Конечно! Они постоянно обо мне говорят! Они одержимы мной. Я не даю им покоя. Мои научные труды перевернули историю. Я объездил все архивы, обработал тонны документов и разоблачил этих дешевок. И совершил ряд великих открытий! Конечно, эти бактерии не могут мне этого простить. Они меня ненавидят. Они мне завидуют. Они меня боятся. Они на меня клевещут.
“Конечно…” – подумал Игнатий, а вслух спросил:
– Вы же пришли сюда не за антибиотиком против назойливых бактерий?
– Конечно нет! Но вы же должны видеть психологический портрет исторической личности, с которой работаете? Или вы дилетант?!
Игнатий был кем угодно, только не дилетантом, но возмущаться не стал. Пока он не понимал, чего хочет этот нарцисс – а это был именно нарцисс с ярко выраженными парафренными замашками. Пришел ли он вообще к кому-то или просто решил разнообразить публику, включив в список слушателей еще и лучшего в стране гипнотерапевта. Кстати, о гипнозе – он здесь был абсолютно бесполезен, потому что нарциссы не формируют переноса на терапевта, а без переноса гипноз невозможен (если точнее, гипноз является всего лишь частным случаем переноса). Придется слушать. Тем более, что почти молодой человек редко признавал за другими какое-либо амплуа, кроме роли пассивных и восхищенных слушателей.
– Знаете, да, у меня проблема, – выразительный взгляд в упор, от которого Игнатию стало немного нехорошо.
Казалось, пациент заметил нечто, стоящее за спиной гипнотерапевта. “Картонный человек хочет, чтобы его заметили, но не хочет, чтобы его видели”. По соседству с тараканами в голове Игнатия жили свои картонные демоны, от которых он прятался за стенами психологического центра “Озеро”. Пусть и в качестве не пациента, а так называемого специалиста.
– У меня проблема, – повторил пациент и многозначительно замолчал.
Он явно ожидал удивленных возгласов вида: “Как? У такого благородного, успешного, талантливого, красивого, эстетичного, умного, эрудированного, обворожительного, неотразимого, грациозного, тактичного, загадочного, безупречного, чистосердечного, честного, неповторимого и скромного сверхчеловека могут быть вообще какие-то проблемы?!”. Однако Игнатий все же кое-что смыслил в нарциссах, ибо сам был тем еще нарциссом. Пациент возгласов не дождался и продолжил:
– Мне кажется, у меня появился соавтор. Кто-то ночью пишет за меня книгу. Это немыслимо! Я пишу о Наполеоне! Да! О Наполеоне и о его войне с Россией. Там все было по-другому. Я объездил все архивы!..
Пациент пошел на новый виток самопиара.
– Хорошо. Архивы… – эхом откликнулся Игнатий и наконец-то решился взять инициативу в свои ухоженные психолингвистические руки. Ему не хотелось слушать очередную лекцию о Наполеоне, хотя сам он был тем еще бонапартистом. – Так кто же за вас пишет книгу? Враги?
