Это Илья сапёру. Если автобус с солдатами по каким-либо причинам не взорвётся, будет перестрелка. Разведчики верх возьмут, у них опыт и автоматы, у солдат из батальона охраны винтовки. Но перестрелка – это потеря времени и, в конечном итоге, возможный провал операции. Машины приближались. Напряжение нарастало. А ещё по дороге к аэродрому показался грузовик. Как не вовремя! Не Илья должен дать команду на подрыв, а сапёр сам действовать. Он специалист, зачем ему указывать? Автобус с солдатами уже подъехал к месту, где была заложена взрывчатка. Илья повернул голову к сапёру. Михалыч сделал несколько оборотов ручки на подрывной машинке, потом нажал кнопку активации взрывателя. Ахнуло точнёхонько под автобусом. Коротко сверкнуло пламя, потом чёрный дым и полуразвалившийся автобус завалился набок, перегородив дорогу. В него тут же врезался встречный грузовик. Водитель его выскочил из кабины и отбежал. «Мерседес» затормозил, и Илья приказал:
– Огонь!
Разведчики стреляли одиночными выстрелами для экономии боеприпасов. Сначала водителя убили, потом прострелили оба правых колеса.
– Взять «языка!» – приказал Илья.
К легковушке побежали трое разведчиков. В это время на аэродроме завыла сирена, подняла тревогу. Ещё бы? Взрыв, дым, потом звуки стрельбы и всё поблизости от аэродрома. Водитель грузовика, стоявший в стороне, увидев внезапно появившиеся фигуры в камуфляже, побежал от дороги через холм к аэродрому. Со стороны «Мерседеса» пистолетный выстрел. Всё же через несколько минут от легковушки показались фигуры. Два разведчика под руки тащили офицера, который держал портфель. За ними шёл Попов, и вид его Илье не понравился. Когда все приблизились, стало видно – портфель был пристёгнут наручниками за запястье левой руки майора. Из носа немца обильно текла кровь, он шмыгал.
– За что его? – спросил Илья.
– В Попа стрелял.
По левой руке Попова текла кровь, он придерживал её правой.
– Дашкевич, перевяжи.
Сейчас надо срочно уходить, время не терпит. Но если Попова не перевязать, потеряет много крови, ослабнет и станет тормозить отход группы. Уж лучше потерять сейчас пару минут, чем потом часы. Дашкевич бинтовал не хуже опытного санитара, ловко и быстро. Илья протянул к офицеру руку:
– Ключ!
– Нихт ферштейн.
– Вот сука!
Илья вытащил из кармана пистолет, выстрелил в цепочку наручников. Офицер от испуга вскрикнул.
– Лебедь, бери портфель, головой отвечаешь. А теперь – за мной бегом!
Илья бежал первым, вёл группу намеченным путём отхода. Тормозить отход стал немец. Хватал ртом воздух, потом правой рукой стал держаться за правое подреберье.
– Пять минут отдых! – приказал Илья.
Илья посмотрел на Попова. Пока парень держится хорошо. От группы не отстаёт, не жалуется, хотя скверно ему, на лбу испарина и лицо бледноватое. Ему бы сейчас обезболивающее и отлежаться. Но индивидуальные аптечки в Советской Армии появятся уже после войны, по примеру германской армии. Например, у эсэсманов были при себе аптечки с наркотиком и шприц. Кололи при ранениях, не давая возникнуть болевому шоку. У пилотов в самолётах аптечки, причём на «лаптёжниках» «Ю-87» лючок аптечки открывался наружу и расположен был по левому борту недалеко от хвоста. В случае аварийной посадки наземные службы не теряли бы время на поиски бинтов и прочего. Аптечки были у танкистов и самоходчиков, но пользовались ими редко. При попадании снаряда в танк и пробитии брони у экипажа есть тридцать секунд на то, чтобы выбраться из горящей машины, уже не до аптечки.
Илья подозвал Лебедева, ножом вскрыл два замка. Внутри пакет из плотной бумаги, на обороте сургучные печати. Пусть его в штабе дивизии вскрывают, причём с мерами предосторожности. В последнее время немцы стали применять разные хитрости. Не зная вскроешь пакет, а содержимое самовоспламеняется. Такой можно открывать в темноте, при красном свете. Были и другие способы уничтожить секретные послания.
– Подъём! Вперёд!
И снова бег около получаса.
Как ни старался Илья прокладывать маршрут отхода в обход населённых пунктов, в стороне от чужих глаз, всё равно не получилось. Европа, в отличие от России, густо населена. Из одной деревни другую видно, и почти нет густых лесов. Да и какие это леса, если есть чёткие просеки, на каждом дереве затёс топором и номер. И проглядывается такой лес насквозь. Однако с началом войны в запустение всё пришло. Лесников в армию забрали, а может – сами сбежали куда подальше. И уже кусты на просеке выросли и прежнего порядка нет.
В таком лесу наскочили на крестьян, которые грузили на подводу короткие брёвна. Селяне испугались внезапно возникших людей. Если немцы, то запросто могли расстрелять на месте за порубку леса, да даже за сам факт нахождения в лесу. По правилам Илья тоже должен приказать уничтожить свидетелей, ибо могут донести старосте или оккупационным властям. Однако такой приказ отдавать не стал. В немецком лесу, наткнись он на немцев-селян, отдал бы приказ, не колеблясь.
Селяне застыли на месте с топорами в руках, боясь пошевелиться, и выдохнули, когда группа пробежала.
Но оставить похищение офицера с архиважными и секретными документами из ставки Гитлера безнаказанным немцы не собирались. Тут же были подняты по тревоге егеря и ГФП и уже подъезжал грузовик с собакой-ищейкой к месту диверсии. Мало того, в ближнем немецком тылу один из пехотных батальонов, что был в резерве, был построен цепью. Каждый пехотинец на расстоянии видимости от соседа, и двинулись в тыл, охватывая широкую полосу. На мостах выставили охрану. Можно подумать, в такой ситуации кто-то рискнёт пойти целой группой через мост, боясь замочить ноги.
Илья действий немцев знать не мог, но предполагал. На одном из коротких привалов к нему подошёл Елисеев.
– Командир, «хвост» за нами.
– Объяснись.
– Лай собаки слышен, едва-едва.
Казалось бы – что настораживающего? У гражданского населения собак не было, немцы отстреливали. Раз собака лает, значит, служебная. Немцы собак использовали для охраны складов, концлагерей и как ищеек, идущих по следу. Чтобы сбить собак со следа, у разведчиков имелся мешочек со смесью ядрёного табака тёртого и чёрного перца, добытого у поваров большими стараниями, со специями на фронте туго. Илья сомневался, что собаку можно сбить со следа, слишком много людей в группе и проводник собаки или егеря приметят примятую траву, другие следы. Опытный глаз отметит и след каблука на земле, сломанную веточку. Один человек, имеющий опыт, может пройти по лесу, практически не оставляя следов, но запах от обуви всё равно останется. Группа людей, даже если будут идти цепочкой, след в след, следы оставит. Поэтому Илья не заблуждался. Он вручил мешочек с табаком и перцем Ненашеву:
– Аккуратно посыпай, чтобы надолго хватило, чтобы фашистская псина не учуяла, чихала.
На очередном привале – дух перевести, водой во рту прополоскать, если выпить – пару глотков, как бы ни хотелось. Иначе потом изойдёшь и ослабнешь. На привале, в тишине, без топота сапог и тяжёлого дыхания, лай собаки услышали все и довольно отчётливо. Погоня явно приближалась и со следа не сбилась. Разведчики переглянулись, майор тупо смотрел в небо, лицо безразличное. Позже оказалось – делал вид, всё он понял. Добрались до реки. Неглубокая, по пояс всего. Можно перейти, не снимая сапог и брюк, но идти потом в сырой обуви и сырых портянках, это значит натереть ноги и тогда разведчик уже не ходок. Разуваться и стягивать брюки стали все. И в этот момент майор ударил в спину стоявшего рядом с ним Дашкевича, тот упал, поскольку стоял на одной ноге, снимая галифе. Майор же бросился бежать, петляя как заяц. Взгляды всех устремились на Илью.
