– Точно не можем, это правда, хотя некоторые данные у нас по этому поводу есть, но их нужно уточнять. Вариант с переселением мы тоже обдумывали. Но и в том, и в другом случае, мне кажется, стоит держаться вместе. Малыми группами меньше шансов выжить.
– Вы-то сами как выжили? – снова подал голос суровый мужчина.
– Лично я приехала сюда с «большой земли» только несколько дней назад. Но вот они…
Поднялся шум, ропот, какая-то женщина лет сорока в сером драповом пальто и причудливой шляпке встала со стула:
– Вот поэтому мы и не признаем тебя, милая. Почему мы должны тебя слушать? Пусть вон медсестра скажет, мы, по крайней мере, ее знаем. Мы потому и пришли, что Старик нам сказал, что Белая здесь. Так ведь? – Ее слова были встречены одобрительным гулом.
– Да, я скажу, конечно, – откликнулась Белая. – Спасибо за ваше доверие. Я понимаю, что у каждого из вас своя история, с тех самых пор, как эта система стала забирать у нас близких людей, как загремели пулеметные очереди и взрывы. Лично я пряталась в своей квартире, у меня на руках был больной ребенок, мне нельзя было бежать, да я и не знала куда.
– А как Малыш? – вскочила со своего места девчонка с косичками – Света, долго лежавшая в больнице с удаленной почкой. – Я увижу Малыша? Мы так скучаем по нему.
– Малыша нет, он умер, – голос Белой дрогнул, она впервые произнесла это вслух. По залу снова пробежал ропот. Наверное, о ее мальчике знали не все находящиеся здесь, но те, кто знал, расстроенно качали головами. Какие-то мамы прижимали детей к себе, гладили их по макушкам. – Но он завещал мне кое-что. Он завещал мне бороться с тьмой, которая опустилась на нашу землю.
– Ты, это, давай тут без патетики, дело говори, – снова подал голос суровый мужчина в пуховике. Она даже стала припоминать, кто это, – похоже, муж Веры Сергеевны, у которой сынишка родился с синдромом Дауна год или полтора назад. Кажется, она как-то видела отца в больнице.
– Да, по делу. У нас есть данные, что на «большой земле» все же работает подполье. У них есть целая программа. К сожалению, пока сохранить ее не удалось, власти быстро удаляют любые следы этого текста в сети. Но я уверена, что мы сможем в какой-то момент эту программу поймать и сохранить, а потом и распечатать. Там есть реальные шаги и предложения по изменению ситуации. Скорее всего, это не быстрый процесс, но все же реальная возможность как-то влиять на происходящее.
Лично я не хочу всю жизнь бояться и прятаться. Мы не сделали ничего плохого, криминального или аморального тем, что родились такими. Мы никому не мешаем жить, если у нас нет руки, ноги или почки, а также если мы поступаем и ведем себя непривычным для других образом. Мы, конечно, неудобные люди: выделяемся, иногда даже слишком, как наш мальчик, которого все называли Психом, – он может начать кричать или качаться, особенно если что-то резко меняется. Но вы же понимаете, что он делает это не для того, чтобы досадить и помешать кому-то, просто это его единственный способ спасаться от беспокойства и ужаса. Ведь в ужасе мы все такие – плохо управляем собой.
Лично я не считаю, что кто-то из нас нуждается в переделке и улучшении. Мы нуждаемся в помощи, лечении и развитии, но переделывать нас ни к чему. К тому же у нас есть – точнее, когда-то были – те же человеческие и гражданские права, что и у «совершенных» людей. Нам не нужно «усовершенствование», мы просто хотим иметь право жить среди других, не стыдясь и не скрываясь.
Кто решает, какими мы должны быть и как нам жить? Те, кого мы же сами наделили такой властью. Я уверена, что там, наверху, они теперь создают мир, который им удобен, просто потому что у них есть возможность делать это. Разобщенными, напуганными и несвободными людьми легче управлять. Стыд, страх, тщеславие и алчность – отличные кнопки внутри нас, делающие нас приверженными идеям и послушными, и они это прекрасно знают. Не возрастные, физические или психические несовершенства делают человека опасным для общества, а безграничные возможности пользоваться властью в руках у людей, не признающих собственных проблем и ограничений.
* * *
Собрание прошло бурно, о многом поговорили, засиделись почти до темноты. Выяснилось, что все эти люди разместились в санатории по реабилитации воинов, прошедших службу в горячих точках, – был, оказывается, такой за лесом. Они объединились с детским центром творчества, что как раз недалеко от «Хозтоваров». В детском центре был штаб из тех самых шестерых мужчин и старика. Штаб отслеживал ситуацию в городе, снабжал людей продовольствием. Именно эти мужчины заметили, как бандиты вломились в аптеку неподалеку (давно они охотились на эту банду, убившую, по слухам, троих в соседней деревне и пытавшуюся забраться в санаторий), ранили их на выходе, а потом освободили запертого Психа, который куда-то исчез, пока они осматривали помещение.
Каланча была счастлива – много настоящих мам и других детей, можно будет открыть школу. Девушки из центра творчества вызвались помогать и участвовать: они, оказывается, тоже думали о школе.
Выяснили пока только самые общие вещи, многое еще предстояло обговорить и организовать. Договорились собрать все данные с двух сторон по продовольствию и лекарствам, встретиться через день и продолжить.
Все вернулись домой воодушевленными, даже Хулиган. «Штабные» мужчины, состоящие в основном из бывших реабилитируемых и двоих из армии ЗПЧ, позвали его на собрание штаба, чтобы отдельно обсудить стратегию защиты. Узнав, что он тоже воевал на стороне армии защиты прав, зауважали и увлеченно пообсуждали причины поражения.
Во время ужина к ним зашел Гик и сбил накал оптимизма, рассказав последние новости: правительство решило активно взяться за строительство лагерей. Очевидно, ситуация с недовольными гражданами, нуждавшимися в перевоспитании, заставляла их торопиться. Легли спать поздно, растревоженные новостями.
Лишь к вечеру следующего дня Андрей привез долгожданное письмо.
Белая как раз собиралась готовить всем ужин, чистила картошку, надев наушники и положив плеер в карман фартука. И вот перед ней письмо – папин почерк, несколько драгоценных страниц. У нее даже дыхание перехватило и перед глазами все расплылось – так она разволновалась и никак не могла начать читать:
«Дорогая доченька, здравствуй! Надеюсь, до тебя все же дойдет это письмо. Прости, не смог так быстро ответить, слишком трудные времена.
Конечно, я знал, что ты стала медсестрой, и уверен, что хорошей. Тебя полгорода знало, и бывшие товарищи по прежней работе иногда рассказывали мне о тебе. Я очень радовался тому, как ты справлялась со своей жизнью, такая юная, но такая молодец. Я временами посылал тебе деньги, надеюсь, ты получала их. Мама была против этого, но я ей просто не говорил. Понимаешь, ей, наверное, трудно было представить, что ты можешь ослушаться. Что делать – руководящая должность, и она никак не могла пережить, что ты “выставила ее плохой матерью”.
Ты прости меня, что тогда все вышло именно так: мы полдня тебя искали, когда ты сбежала, но потом нам все же срочно нужно было ехать. Работа этого требовала, мы только-только заступали на новые должности, было страшно их потерять. Я попросил хороших людей присматривать за тобой издалека, но всегда терзался сомнениями, правильно ли мы сделали, уехав.
