Впрочем, союзники тоже провинились. Почти миллион книг был отправлен в Библиотеку Конгресса в Вашингтоне. Несколько крупных американских библиотек отправили в Европу своих представителей, чтобы пополнить собственные фонды. Некоторые книги покупались, но многие немецкие библиотеки конфисковывались — зачастую на непонятных основаниях. Книги нацистов, нацистских организаций и государственных институтов считались «вражеской литературой» и «пропагандой». К примеру, «рабочая библиотека» Института изучения еврейского вопроса, в которую входило около двадцати тысяч книг, была отправлена в Вашингтон. Согласно приказу, из Германии не разрешалось вывозить библиотеки, «украденные нацистами». Однако во многих случаях было невозможно определить, были ли книги украдены ранее, особенно если на них не было пометок владельцев. Гораздо позже выяснилось, что некоторые украденные книги были отправлены и в США.
Без сомнения, большое количество книг, как и на восточном фронте, было украдено американскими, французскими и британскими солдатами. Архивист бригады памятников сержант Баррадж Чайлд, который прибыл в Европу в 1945 году, в письме упомянул, что американские солдаты «освобождают книги» по всей Германии. «Теперь я лучше понимаю старые истории о том, как северяне грабили южан. Их внуки, как и внуки янки, теперь следуют их примеру».
Когда в Оффенбахе и Танценберге завершился первый этап сортировки, остались сотни тысяч книг, происхождение которых определить было невозможно. Сеймур Помренце и его коллеги зачастую задавались вопросом, найдется ли вообще хоть кто-то, кому можно будет вернуть эти книги. Многие книги, как заметил преемник Помренце Исаак Бенковиц, принадлежали общинам и людям, которых уже не было на свете:
«В сортировочном зале я натыкался на ящик книг, которые сортировщики собрали вместе, подобно тому как пастух собирает рассеянных по лугу овец, и понимал, что это книги из библиотеки далекого польского городка или уже не существующей еши-вы. Было в этих книгах что-то печальное и горькое… словно они шептали рассказ о томлении и погибшей надежде… Я поправлял эти книги и аккуратно складывал их в ящики с особенной нежностью, словно они принадлежали дорогому мне человеку, которого недавно не стало».
Офицеры Оффенбахского архивного хранилища столкнулись с дилеммой. После Второй мировой войны Европа сильно изменилась. Многие общины были ликвидированы, целые популяции уничтожены, политическая карта изменена. Пока шел процесс реституции, в Европе разразился один из сильнейших кризисов в связи с наплывом беженцев из Центральной и
Восточной Европы, откуда бежало около 30 миллионов человек. Тысячи еврейских общин по всей Европе — и особенно в восточной ее части — просто исчезли. Во многих случаях выжившие не возвращались домой, особенно в Восточную Европу, где война зачастую не повлияла на давно укоренившийся антисемитизм. Уже в 1946 году произошел погром в польском городе Кельце, который спровоцировали слухи о том, что евреи похитили и в ритуальных целях убили польского мальчика: средневековый миф возродился всего через год после освобождения концлагерей. Во время погрома были застрелены и до смерти забиты сорок два еврея. В погроме участвовали как обычные поляки, так и сотрудники коммунистических органов охраны правопорядка. Сотни тысяч выживших в холокосте бежали, чтобы начать новую жизнь или воссоединиться с родственниками в Палестине, Южной Америке или США.
В Оффенбахе остались сотни тысяч «бесхозных» еврейских книг, и нужно было решить, что с ними делать. Их поручили основанной в 1947 году организации «Еврейская культурная реконструкция» ОСЯ), которую финансировали различные еврейские группы. Организацию возглавлял маститый историк Сало Барон, а в состав исполнительного комитета входила Ханна Арендт.
В 1949 году, когда большая часть опознанных коллекций была возвращена владельцам, около полумиллиона книг было передано 1СЯ для помощи в восстановлении еврейских общин и конгрегаций. В послевоенные годы эти книги последовали вместе с потоками еврейских беженцев и иммигрантов. Больше всего книг, около 200 ооо, осело в Израиле, а почти 160 ооо отправилось в США. Книги также отправлялись в Великобританию, Канаду, Южную Африку и ряд стран Южной Америки: Аргентина получила 5053 книги, Боливия — 1218 книг, а Эквадор — 225 книг. Книги в основном передавались конгрегациям, но иногда их получали и учебные заведения. Еврейский университет в Иерусалиме получил большое количество ценных книг и манускриптов. Получателям запрещалось продавать книги, а во многих странах книги отмечали особыми экслибрисами. В каждой из 2031 книги, распределенной между конгрегациями Канады, содержится следующий текст: «Эта книга однажды принадлежала еврею, жертве великой европейской резни».
В феврале 1947 года в Оффенбахское архивное хранилище приехала молодая американка Люси Давидович. Будучи историком, она должна была отобрать менее ценные «бесхозные» книги для передачи в лагеря беженцев, где содержались выжившие в холокосте, отчаянно нуждавшиеся в книгах. Однако, начав перебирать коллекции, Давидович обнаружила книги и архивные материалы, которые были ей знакомы.
Давидович родилась в семье еврейских иммигрантов из Польши и в 1930-х годах училась в Колумбийском университете, где специализировалась на европейской еврейской истории. Решив изучить идиш, В 1938 году она отправилась в Вильнюс работать в ИВО. Впоследствии она описала, как ехала в Вильнюс «с романтической убежденностью, что город превратится в мировой центр независимой идишской культуры». Давидович уехала из Вильнюса в августе 1939 года, всего за несколько недель до начала войны, которая принесла с собой катастрофу, уничтожившую еврейский Вильнюс.
Одним из основателей ИБО был Макс Вайнрайх, который в момент начала войны в 1939 году был в Копенгагене, уехал в Нью-Йорк и организовал там новую штаб-квартиру института. В Вильнюсе Давидович сблизилась с Вайнрайхом и другими сотрудниками ИВО, а потому устроилась на работу в его американское отделение. В новой штаб-квартире ИВО опасались, что бесценные коллекции института, составлявшиеся десятилетиями, оказались потеряны навсегда. Изначальная миссия ИВО заключалась в поддержке и пропаганде идишской культуры, но теперь она трагическим образом изменилась. Суть была уже не в пропаганде живой культуры, а в попытке спасти потерянную цивилизацию. Великую, живую идишскую культуру сокрушил холокост. В Израиле на первый план вышел иврит, а идиш оказался задвинут на задворки, ведь новой нации необходимо было создать лингвистическую и культурную идентичность.
В 1947 году, когда Люси Давидович начала сортировать материалы в Оффенбахе, она нашла документы и книги, которые уже видела в Вильнюсе. «Я почувствовала священный трепет, словно прикоснулась к духовной реликвии… Каждая выжившая книга из того мира стала историческим документом, культурным артефактом и свидетельством существования истребленной цивилизации», — написала Давидович в мемуарах. Почувствовав трепет при сортировке коллекций, она также ощутила «запах смерти, который исходил от этих сотен тысяч книг и религиозных объектов, лишившихся родителей и превратившихся в немые останки убитых владельцев».
Давидович нашла дневники, книги и архивные материалы, а также историческую и этнографическую документацию, собранную сотрудниками ИВО в тех общинах России, Украины, Польши и Литвы, которых более не существовало. Там были стихи, письма, фотографии, аудиозаписи и ноты идишских песен. Среди огромных объемов материала она обнаружила и остатки Библиотеки Страшуна, включая ценные религиозные книги и рукописи.
