Пока Михаил говорил, Рита смотрела в окно. Потом спросила:
– Что-то я не пойму… Значит, ты меня похитил, чтобы мне не сожгли волосы перманентом и чтобы не пришлось в село по распределению ехать?
Он вопросу так удивился, что даже онемел. И слово-то какое нашла – похитил!
– Ну? – поторопила его Рита. – Чего молчишь? Говори, Говоров! Не оправдываешь фамилию! Тебя скорей можно назвать Молчунов!
– Ну, – промямлил Михаил наконец, – ты можешь что угодно думать, только я не могу допустить, чтобы моя любимая девушка…
– Любимая? – изумленно повторила Рита. – Ты меня любишь, что ли?
– А то как же? – обалдело спросил Говоров. – Ты разве сама не знаешь?
– Любишь? – настаивала она. – Так и скажи!
Говоров вспомнил букеты-конфеты и концертно-театральные билеты, которыми так и осыпал Маргариту.
Вот девчонки… Над Михаилом уже все друзья хохочут, а Рита что – без глаз?
Хотя… как же это он забыл? От кого-то слышал фразу, показавшуюся тогда ужасно смешной и нелепой: женщины, мол, любят ушами.
На самом деле это так же гениально, как про опережающий удар по противнику на неизвестном ему направлении!
Ну, тут Михаил свою фамилию оправдал… На всю катушку! И в конце концов Рита сказала, что фамилию ему надо менять на Поцелуев.
Потом призналась, что Михаил ей всегда нравился, но она считала его тюхой по сравнению с Виктором Ефремовым. Однако даже Ефремов никогда в жизни не решился бы похитить девушку! А ее похитили… как в кино…
Ну да, нравились Рите решительные парни, что тут еще скажешь!
Вспомнив это, Говоров собрался наконец проявить решительность в налаживании супружеских отношений и тронул жену за плечо.
Она не шелохнулась.
Поцеловал пестренькую баечку халатика, обтягивавшего это худенькое плечо…
Но тут Маргарита так дернулась, что Говорову досталось по носу.
– Рита, ну хватит норов показывать! – воскликнул Говоров. – У меня с сорок четвертого не было никого, клянусь!
Маргарита тихо заплакала, уткнувшись в подушку.
Говоров ждал.
Вот женщины! Непременно надо из мужчины душу вынуть!
Нет, не все такие… не все… или та была одна-единственная?
Зажмурился, чтобы не вспоминать.
Нет ее больше. Что проку мучиться?
Он вернулся домой. К жене.
В это мгновение Маргарита села, повернулась к нему.
Говоров настороженно ждал.
Сейчас обнимет?..
– Так я и поверила! – непримиримо выплюнула Маргарита. – Ты год в Германии был! Тебе там что, фрау пресными показались?
– Перестань так со мной разговаривать! – не выдержал Говоров.
Ну, она будто только этого и ждала. Всхлипнула, стиснула руки на груди.
Говоров сам не мог понять, какое чувство сильнее: то ли злость на жену, то ли жалость к ней. И так хотелось ласки, женской ласки, любви…
А Маргарита покосилась на приотворенную дверь спальни и вдруг ляпнула – с такой ненавистью, что Говоров даже вздрогнул:
– Не могу ее видеть. Не могу! Забирай и отвози в детдом обратно.
Ее трясло от злости.
Говоров стиснул край пододеяльника:
– Чтоб этого слова – детдом – я больше не слышал, ясно?
Маргарита косилась, как на врага народа, и молчала.
Ничего! Надо сразу поставить все на свои места!
Потянулся к планшету, лежавшему на тумбочке возле кровати, открыл, подал Маргарите листок гербовой бумаги:
– У нас теперь с тобой двое детей: Константин и Лилия Говоровы!
Маргарита спросила, глядя на документ с опаской:
– Что это?
Кулаком отерла слезы, шмыгнула носом, начала читать.
«Так, – подумал Говоров, – теперь бы в какой-нибудь окопчик прыгнуть, пока не отбомбятся…»
– Метрика, – насмешливо произнесла Маргарита. – Говорова Лилия Михайловна!
Ох, сколько яду умеют женщины в самые простые слова подпустить!..
– Отец – ну, это понятно. Мать… – Она запнулась: – Маргарита Говорова?
Повернулась к мужу, уставилась, все еще не веря, что такое возможно, что он не только девчонку какую-то, нагулянную невесть с кем, привез, но и записал в метрику свою жену – жену! – как ее мать!
– Ты как это сделал? – выдавила с трудом. – Ты как посмел эту… на меня записать?!
Говоров перевел дыхание.
– Она не «эта». Она наша дочь, и ее зовут Лиля!
У Маргариты даже слезы высохли от возмущения. Сморщилась так, словно ей было не тридцать лет, а девяносто!
– А ты меня спросил?! Спросил, прежде чем такое ярмо на шею вешать?! Как с ней жить? Она же немая! Ненормальная!
Говорову казалось, что каждое слово жены – игла, которую она втыкает ему в сердце.
Хотя, наверное, со своей точки зрения она права…
Да какого черта! Нет никакой точки зрения и никакой другой правды! Лиля – его дочь! Это все, что у него осталось на память о Тасе и их любви!
И девочка останется с ним, а Маргарита от злости пусть хоть узлом завяжется!
Он выхватил метрику у жены:
– Я не спрашиваю, а принимаю решение! И тебе придется смириться. Ясно?!
Сунул метрику в планшеты, лег, отвернулся от Маргариты.
Получил любовь и ласку, фронтовик? Ну и спи бревном!
Маргарита грубо, толкая мужа, перелезла через него, соскочила с кровати, схватила подушку, бросилась к двери, но замерла.
Говоров угрюмо молчал, зажмурившись.
– Ты все испортил! – прорыдала Маргарита. – Ты нашу жизнь поломал! Я тебя так ждала…
Последние слова прозвучали до того жалобно, нежно, что Говоров открыл глаза.
Маргарита плакала, прижимая к себе подушку.
«Вот дурочка, – подумал Говоров покаянно. – Ну зачем так… подошла бы… обняла, поплакала… Все же можно уладить мужу и жене! Наверное, мне первому надо. Ладно, сейчас встану!»
Не успел.
– Забыть никогда не смогу! – процедила Маргарита с ненавистью. – И простить никогда не смогу!
И ушла на диван.
А Говоров надел гимнастерку, сунул ноги в старые, довоенные, суконные тапки и, гремя своим медально-орденским иконостасом, пошел в кухню.
Успокоиться.
* * *
Сосед-доктор жарил картошку на своем примусе. Видно, только что из госпиталя вернулся.
Даже при свете тусклой лампочки было видно, что он белый от усталости.
