– Послезавтра много гостей будет? – сменил тему Егор.
– В два раза меньше, чем в прошлом году. Значит, о женщинах разговаривать не хочешь?
– Нет.
Кириллу показалось, что Егор поморщился, но возможно, это была лишь игра света. Прямой острый нос брата имел еле заметное искривление, тонкие губы часто поджимались и превращались в линию, а еще этот привычный тяжелый взгляд исподлобья… Иногда Егор смотрит так, что хочется сказать: «Ладно, уговорил, я пойду чем-нибудь позанимаюсь, а ты побудь здесь. Ну, если хочешь, испепели мебель или нашли парочку крепких ураганов на деревню, то есть сделай уже то, о чем давно мечтаешь». Можно бесконечно удивляться, насколько они разные.
Кирилл посмотрел на серебристые наручные часы и быстро сосчитал, сколько осталось до встречи с Олесей. Время тянулось нестерпимо медленно. В Утятино всегда казалось, что часовые механизмы заболевают и начинают работать хуже, но сейчас стрелки будто зацепились друг за друга и остановили ход.
– Монашеский образ жизни тебя до добра не доведет, – улыбнулся Кирилл, поднимаясь. Он не стал бы затрагивать эту тему, но утренние разговоры с Евой и матерью подзадорили – не все же ему одному страдать! – Неужели не скучно?
– Разберусь как-нибудь сам, – ответил Егор и залпом допил остатки кофе.
* * *
Дело сделано?
Дело сделано!
Походка Глеба была той самой – победной. Когда легок шаг, электрическим током по телу бежит ритмичная музыка, расправлены плечи и нестерпимо хочется освежающего ветра в лицо. Конечно, придется дождаться формальностей, а как иначе, бюрократия же кругом. И на небе тоже.
«Я тебя люблю. И я тебя люблю… – Глеб на пару секунд остановился, сунул руки в карманы джинсов и похлопал ресницами, изображая вдохновенную барышню. – Голубки, не тяните с признанием. Леська-Олеська, надеюсь, твое сердце уже отбивает чечетку? Я ж тебе не комбайнера подогнал, а мог бы! Ну, надеюсь, твоя искренняя и продолжительная благодарность не знает границ».
Формальности. Глеб подозревал, что именно признание в любви, сказанное вслух, должно спасти его от тяжкой доли Амура. До свободы практически рукой подать! Бесспорно, с такими словами обычно не торопятся, но не зря же он потратил почти весь остаток сил на ту самую стрелу – Кирилл Кравчик уже наверняка не находит себе места и ждет встречи с Олесей. Медленно, но верно в груди «принца» растет то самое чувство, от которого нет и не будет спасения. Еще немного, и образ рыжей девчонки станет постоянным спутником, займет все сны, мечты и планы, превратится в счастье и боль до тех пор, пока не раздастся долгожданное «да…».
– Ты его, естественно, помучай, как положено, но не долго, – с щедрой улыбкой произнес Глеб, собираясь обойти поле в третий раз.
* * *
К обеду Василий Петрович спустился при параде, чем удивил Лесю. Белоснежная рубашка, застегнутая на все пуговицы, подчеркивала загар дяди, фиолетово-черный галстук добавлял торжественности и строгости, темно-серая жилетка умело скрывала недостатки фигуры.
– И не смотри на меня так. Иногда очень полезно выглядеть деловым человеком, – трескучим голосом сообщил Василий Петрович, усаживаясь за стол. – Впрочем, таковым я и являюсь. Надеюсь, галстук не утонет в супе. – Он засмеялся открыто и громко, но Олесе смех показался предостерегающим, будто дядя пытался предупредить галстук, что не в его интересах попадать в горячий бульон к картошке и мясу.
– Приятного аппетита, – ответила Леся, взяв ложку.
– Ты гуляла?
– Да.
– Отлично. Просто прекрасно. – Погрузившись в свои мысли, Василий Петрович принялся с жадным удовольствием есть. Леся замерла. Сейчас суп потечет по эспаньолке, а затем беспощадно перепачкает галстук и рубашку. Однако этого не произошло, каким-то чудодейственным образом дяде удалось избежать подобной катастрофы: брызги летели на край тарелки и, возможно, на скатерть, но только не на одежду. – Суп – моя слабость, – разламывая кусок черного хлеба, прокомментировал Василий Петрович. – Мне вообще не чуждо чревоугодие. Грешные страсти… В них что-то есть, не находишь? Да, не жалкие нелепые страстишки, а страсти. Головокружительные! И не важно, чем живет душа человеческая: любовью или ненавистью. Абсолютно не важно. – Широко улыбнувшись, Василий Петрович подмигнул Лесе, а затем расслабленно откинулся на спинку стула. Он явно наслаждался происходящим и пребывал в прекрасном расположении духа. – Чем еще занималась? Впрочем, не трудно догадаться: ходила по краю пропасти… Я счастлив. Безусловно, счастлив…
Голос дяди стал тише, но Леся поймала каждое слово. Когда же наступит время правды, когда поступки и фразы станут прозрачными и тайное станет явным? Леся уже не сомневалась: тайного в душе дяди предостаточно.
– Я гуляла по деревне, дошла до противоположного края… Там сосны растут, – спокойно произнесла она и мгновенно уловила в глазах дяди особый блеск. Только сейчас она поняла: конечно, Василий Петрович знает про второй дом и ждет нетерпеливого вопроса. Любой бы на ее месте задал его. Так спрашивать или схитрить? Леся поерзала на стуле и с сожалением признала, что особого выбора нет. Она может узнать о сходстве домов либо от дяди, либо от Кирилла. «Н-да… Вариантов катастрофически мало». – Здесь красиво. – Леся тоже принялась за суп и нарочно стала есть обстоятельно, точно от тщательного пережевывания мяса и овощей по меньшей мере зависела ее жизнь. – Я видела овраг неподалеку от вашего дома. Довольно глубокий. – Приятно было вильнуть в сторону и взять небольшую передышку. Нет, у Кирилла спрашивать не надо… Леся встретилась взглядом с Василием Петровичем и непринужденно поинтересовалась: – Вы не знаете… никто в этот овраг не падал? У меня почему-то такое чувство, будто давным-давно кто-то скатился в него. Надеюсь, обошлось без жертв.
Брови дяди медленно поползли вверх, по лицу пронеслась тень, губы дрогнули и растянулись. Леся не смогла бы точно определить, улыбается Василий Петрович или… это какая-то иная реакция. Но его взгляд теперь буквально протыкал насквозь, отчего заболели виски и на миг потемнело в глазах.
– В овраги всегда кто-нибудь падает, – философски ответил дядя, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки. – Не подходи к обрыву, и никому потом не придется собирать твои кости. – Василий Петрович вновь взял столовую ложку, методично постучал ею по столу и с удовольствием протянул: – Надо же, тетка не смогла испортить тебя. А ведь наверняка старалась. А? Старалась? Чему она учила? Могу поспорить на миллион, Сашка все силы бросила на то, чтобы слепить из тебя вторую себя! Но не вышло, да? А знаешь, почему? – Василий Петрович резко подался вперед и дьявольски улыбнулся. – Судьба, – коротко ответил он на свой вопрос. – Элементарно. Судьба! Никто не властен над ней. Даже я.
– На другом краю деревни есть дом, очень похожий на ваш, – услышала Леся свой голос. – Кто в нем живет?
– Кравчики, – равнодушно махнул ложкой Василий Петрович и вновь принялся за суп. – Та еще семейка! Мнят себя сливками общества… А чего ж сбежали из Польши, если там хорошо? Мыли бы ноги в Висле и колбасу краковскую жрали, так нет же, Россию им подавай! – Василий Петрович повернул голову и с интересом посмотрел на окорок, нарезанный щедрыми кусками, впитавшими всевозможные ароматы специй.
