Леся сразу заметила вздувшуюся на виске дяди вену и мысленно дорисовала на его лице румянец. Она не смогла бы объяснить, зачем это сделала. Так вышло, и все.
– Но почему дома похожи?
– Потому что Кравчики – дураки. – Дюков захохотал, затрясся, а затем буквально набросился на окорок. – Я говорил, что мясо – моя слабость?
– Да, – кивнула Леся.
– Врешь и не краснеешь, – похвалил Василий Петрович.
* * *
Вспоминать собственную смерть Глеб не любил. Но вовсе не потому, что тема гибели всегда трагична. Если бы более десяти лет назад он умер красиво и мужественно, то, возможно, этот день в его личном календаре был бы обведен красным и отмечался ежегодно с размахом. Почему бы не выпить и не закусить? Но увы.
Серая пропасть между историческими «до» и «после» с каждым годом становилась все шире и глубже – далекое бесславное прошлое не беспокоило, не вызывало ностальгию. Не звало. Глеб распрощался с обычной человеческой жизнью и предпочитал не оглядываться назад. А на что оглядываться?
Он хорошо окончил школу, но экзамены в институт завалил. Среди бывших одноклассников нашлись такие же «везунчики», вот с ними-то и прошли три лихих, но, по сути, никчемных года. Похоронив родителей, прочувствовав унылое безденежье, Глеб устроился в ночной клуб на должность, названия которой не существовало. Сначала «подай-принеси», потом «найди и купи», затем «проследи» и далее по списку, отягощенному легкой криминальной составляющей.
Женщин много не бывает, впрочем, как и алкоголя. Глеб ни в чем себе не отказывал: днем спал, ночью бодрствовал. И пули свистели над головой, и друзья становились врагами, и он сам иногда путал сделку с предательством. Время летело быстро, желания менялись еще быстрее, и традиционно всему находилось оправдание: «А не ваше собачье дело, как я живу». Но однажды случилось то, что изменило очень многое, что пробралось глубоко в душу, да там и застряло…
«Господи, сбереги его, не меня».
В тот вечер Глеб не пил. Он сидел в углу зала на красном бархатном кресле и, поглядывая по сторонам, жевал соленый миндаль. Законный выходной тянулся бесконечно долго: надоели до тошноты знакомые лица, и от однообразной музыки «тын-тыдын» сводило скулы. Отдыхать Глеб не умел и не любил. Выдержав еще час, смяв пустую сигаретную пачку, он неторопливо поднялся и вразвалочку направился к выходу, однако на полпути споткнулся, автоматически чертыхнулся, схватился за спинку рядом стоящего стула и удержался на ногах.
– Осторожно… – раздался мягкий голос.
Глеб поднял голову, выпрямился и увидел престранную картину. В инвалидной коляске прямо перед ним сидела хрупкая девушка в легком белом платье и белых босоножках. Отчего-то хорошо запомнились летние рукава-крылышки и… огромные голубые глаза. Светлые волнистые волосы лежали на плечах, по ним бесцеремонно прыгали разноцветные пятна цветомузыки.
Ну и как это белоснежное создание оказалось здесь – в огне и дыму? «Люди добрые, да что ж это делается. Ангелы шляются по ночным клубам!» Глеб усмехнулся и только теперь заметил Григория Бероева, стоявшего за коляской с каменным выражением лица. «Поговаривали, что у него дочь – инвалид… Понятно…»
– Как видите, мадемуазель, я не упал. – Глеб развел руками и широко улыбнулся. Девчонке еще не исполнилось восемнадцати (он чувствовал эту грань), но… если на тебя смотрит восхищенная пара бездонных глаз, то хочется нравиться. Дурным привычкам закон не писан. – Наверное, твой волшебный взгляд придал мне силы. – Глеб игриво подмигнул девушке. – Чудесно выглядишь, отдохни хорошенько. Счастливого вечера.
Он не стал вникать в реакцию Бероева (гневается тот или нет) – какая разница, все равно пора двигаться к дому, сегодня здесь скука смертная.
– Подождите… Как вас зовут?
– Глеб.
– А я Катя.
«Котенок, значит. Папина дочка».
– Приятно познакомиться.
– Вы уходите? Спешите? Жаль…
На ее лице отразилось смятение, и Глеб сгладил расставание дежурной фразой:
– Но мы обязательно встретимся, не так ли?
– Да, – Катя улыбнулась, убрала за ухо непослушный локон и опустила руку на подлокотник кресла. – Теперь идите, раз торопитесь, а то еще опоздаете из-за меня.
На удивление, взгляд Бероева оставался спокойным, точно происходящее не имело к его дочери никакого отношения. Нет, он не отогнал от своего ненаглядного ангела (прикованного к инвалидному креслу) пропахшего сигаретным дымом, небритого и насмешливого демона. Не сказал ни единого слова.
«Отлично», – весело подытожил Глеб. Фортуна явно была на его стороне.
О Григории Бероеве он знал мало. Успешный бизнесмен, вдовец, не бросает слов на ветер, уважает виски и сигары, хотя пьет и курит редко. В клубе он появлялся раз в неделю, не чаще. Занимал любое свободное место, почти всегда проводил время или в одиночестве, или со своим заместителем – полным рыжеволосым мужчиной неопределенного возраста. К Бероеву относились с почтением, владелец клуба всегда пожимал ему руку, проходя мимо, красотки не липли в надежде на легкую добычу. Немногословный, высокий, чуть сутулый, седой – он не производил впечатления физически сильного человека, но между тем Глеб не сомневался – убьет с разворота. Жену похоронил, дочь инвалид. «Не в деньгах счастье. Да, приятель?»
Дома Глеб выпил коньяк, пощелкал телевизионным пультом, сгреб грязную посуду в раковину и завалился спать, не снимая одежды. «Медведь вернулся в берлогу, чего вы хотите?» Планов на ближайшую неделю не было, денег хватало, а значит, можно жить – не тужить. «И что я не рванул на рыбалку с Серым? Сейчас бы тушенку жевали и песни орали».
Он бы не вспомнил потом девчушку, папину дочку, но утро началось с резкого звонка Бероева. «Я хочу предложить вам работу. Жить будете в моем доме. Зарплата…»
От таких денег не отказываются, и Глеб, сгорая от скуки и любопытства, согласился променять лихую жизнь на постоянную работу, белую рубашку и едкое «чего изволите?». Конечно, временно. Не понравится – он всегда волен уйти, его не удержишь деньгами или обещаниями. «Посмотрим, чем вы тут занимаетесь…»
Позже, сидя за широким столом кабинета, Бероев четко и методично перечислял обязанности Глеба, но они оба знали: это лишь ширма. Катюшка, белокурый ангел, попросила отца, и тот не отказал… «Вызвала на дом живую игрушку, – мысленно развлекался Глеб, ничуть не задетый правдой. – Что ж, поиграем, жду не дождусь».
За ним не следили, но можно было не сомневаться: Бероеву известно о каждом его шаге. Утром поручения, вторая половина дня свободна. Не жизнь, а малина!
– Обидишь ее… убью, – только один раз за обедом в абсолютной тишине, когда даже стрелки часов замерли, произнес Бероев. У этого разговора не было начала, ему не ожидалось конца: в короткой фразе поместилось все, что требовалось.
– Да я вроде не собирался, – хмыкнул Глеб и после минутной паузы продолжил есть. Кормили вкусно, и аппетит требовал свое.
