Журчание отвлекло от мрачных мыслей. Как никогда кстати встретился ручеек. Полоска воды причудливо вилась, словно путающий следы зверь, взблескивая на солнце. Золотые рыбки сновали у самого дна. Когда одна из них открыла рот, то обнажился набор зубов, которому позавидовал бы волк. Костук отпрянул, пить расхотелось. Кто знает, чем эти рыбки питаются, может быть – неосторожными путниками?
После ручья начались густые, почти непроходимые заросли. Пользоваться магией и тем самым открывать свое присутствие, Костук не хотел и посему пробивался, используя нож и топор. Несмотря на наличие режуще-рубящих инструментов, шел медленно. Вскоре вспотел, одежда намокла так, словно искупался.
Не сдержал крик радости, когда заросли закончились, и показалась небольшая уютная поляна. Со вздохом присел Костук к стволу, вытянул гудящие ноги. Вот уж никогда обитатель степи, где дерево – лишний предмет, не думал, что будет настолько рад лесной поляне. Орки леса, в большинстве своем, боятся, не любят, считая местом, где могут жить только очень странные существа, вроде Остроухих или Волосатых.
Шорох за правым плечом привлек внимание. Костук скосил глаза и лишь усилием воли заставил себя усидеть на месте. Странное создание, крупное и, наверняка, хищное, выходило из зарослей. Тело петуха, увеличенное более чем вдвое, петушиный же гребень на голове, но в клюве щерятся острые зубы, отблескивая белизной. Хвост и вовсе – змеиный. Оперение играет всеми цветами радуги, лишь траурная лента чешуи позади портит праздничность. Змеептиц не замечал орка, косил по сторонам большими лиловыми глазами, вышагивал важно. Василиск – всплыло некогда слышанное название.
Сбоку от первого монстра затрещали кусты, и на поляну выбралось еще одно пернатое создание. Костук пригляделся – так и есть, самка. Размерами меньше, оперение не такое яркое. Точь-в-точь курица и петух!
Петух призывно щелкнул зубами, и странные птахи принялись ходить друг вокруг друга. Самец выпячивал грудь, топал ногами, из горла его вырывалось призывное шипение. Самка же имела вид скучающий, незаинтересованный, и если партнер становился слишком настойчив, отскакивала в сторону.
Костук сидел ни жив, ни мертв. Если пташки его заметят, то отбиться от них будет не просто. Но, увидев, что парочка увлечена друг другом, маг осторожно встал на четвереньки и пополз в кусты.
Выдала его сухая ветка. Треснула под рукой, проклятая, причем с таким грохотом, что может издать разве что молния в степи. Костук услышал за спиной злобное шипение. Вскочил, развернулся и оказался лицом к лицу (или лицом к морде?) с разъяренным птицезмеем.
Времени на заклинания не оставалось. Костук попытался отскочить, но нога задела за кочку и маг с треском и грохотом рухнул в самую середину большого, густого, колючего и, как следствие, весьма негостеприимного куста. Ветви копьями впились в спину, колючки стремились добраться до плоти сквозь одежду.
Ошеломленный поведением противника (или жертвы?), василиск замер на месте, и Костук воспользовался этим, чтобы пробраться сквозь сплетение ветвей на другую сторону. Ободрал руки, лицо, порвал штаны, но зато теперь между ним и хищной тварью оказался заслон.
Обнаружив, что добыча пропала, василиск зашипел отвратно и заспешил в обход. Не обращая на него внимания, Костук закрыл глаза, всем телом ощутил текущие вокруг потоки Силы, потоки, только в которых и благодаря которым может существовать жизнь. Сила смыла страх, очистила мысли, и Костук мгновенно нашел выход, что ранее ускользал, не давался в руки. Слова пришли сами, из давних дней, из недр памяти. Эти стихи он сочинил очень давно, но никогда не произносил:
Полуночи смутным журчащим дождем,
Тумана и сумрака в чаще мы ждем.
Рыдая, мы просим, склонясь над огнем,
Несчастье и беды утопим мы в нем.
Когда Костук открыл глаза, на него никто не нападал. Никто не разевал зубастый клюв в его сторону, не грозил когтями на лапах, не сверлил взглядом. Василиск стоял ошеломленный, ошалело крутил головой. Что-то исчезло, что-то, к чему он только что стремился.
С поляны донеслось призывное шипение. Самка пока ждала, но намекала, что долго терпеть отсутствие внимания не будет. Самец развернулся на месте и, смешно задирая ноги, понесся к подруге. Птичья память коротка, и василиск мгновенно забыл о неудачной охоте.
Купец
Песок не набивался в сапоги, лицо не сек обжигающий ветер, не надо было экономить воду, но Мбома шел и про себя ворчал. Его раздражало все: и обилие зелени вокруг, и роса, что выпадала каждое утро, нервировали многочисленные звери и птицы, которых так трудно оказалось поймать. Пару раз он ухитрился сбить мясистых разноцветных летунов, что визгливыми криками оглашали джунгли с самого утра, мешая путешественнику спать. Мясо их оказалось жестким и невкусным. Мбома его, конечно, съел, но потом маялся животом и громко проклинал местную живность.
Лес отвечал идущему по нему зулу полной взаимностью. Лианы норовили обернуться вокруг горла, ветви цеплялись за волосы и одежду, корни выпрыгивали из травы, делая подножки. От неожиданно рухнувшего дерева, что за миг до падения выглядело крепким и живым, Мбома увернулся чудом.
На все нападки леса он лишь хмурился. Одна мысль терзала зула: дошел ли до леса еще кто-нибудь из соплеменников? Или в Храм придется идти ему, Мбома? Чем ближе становился Храм, тем меньше этого хотелось. Дорогу к Храму он чувствовал. Словно далеко впереди, высоко возносясь в небеса, сиял невидимый обычным зрением светоч, указывая путь.
Утром дня Удода все шло просто на удивление хорошо. Роса оказалась скудна, тумана почти не было, а когда солнце разогрело лес, вокруг стало сухо, словно в родной пустыне. Деревья расступались сами, давая дорогу, противные корни исчезли совсем, тропка легла под ноги ровная и удобная. Мбома шел и радовался, решив, что, наконец, сжился с окружающей средой. Ему не пришло в голову, что бесплатное мясо бывает только в крысоловке, а если вокруг все хорошо, готовься к неприятностям.
Нюх на опасность все же не подвел. Прежде чем огромная крылатая фигура вынырнула из-за низких деревьев, зул, сам не понимая почему, рванул в сторону. Завидев чудовище, наддал. Волна воздуха ударила в спину, прибавив скорости.
Обернулся Мбома только, отбежав саженей на двадцать. На том месте, где только что стоял путешественник, складывало крылья летучей мыши странное существо. Если леопарда увеличить вдвое, нет, пожалуй, втрое, смыть с него пятна, прибавить багровую гриву вокруг морды, то получится некое подобие. Дополняют портрет уже упомянутые крылья и длинный скорпионий хвост.
Мбома не успел как следует испугаться, а порождение ночного кошмара вновь кинулось на него. Купец никогда не считал себя великим бойцом, а под взглядом желтых, огромных, хищно сияющих глаз не испытывал даже желания мериться силами. Ему доводилось воевать и с разумными существами, и с животными, и сейчас зул понял: бесполезно.
Он помчался так, как ни бегал, наверное, никогда. Ветви жестоко хлестали по лицу и телу. Раздавленные цветы, умирая под ногами, исторгали напоследок ароматы такой мощи, что Мбома начинал задыхаться. Хорошо лишь, что бежал он под уклон, и удавалось поддерживать хорошую скорость. Позади трещали деревья, сминаемые могучим телом, и слышался странный тонкий свист. Похожие звуки издают некоторые пауки, и странно было слышать их от такого крупного животного.
