Рядом с нашим автомобилем прошли парни-старшеклассники. В руках сигареты, волосы до плеч, воротники модных рубах выпущены поверх пиджаков.
— Будь моя воля, — злобно сказал водитель, — я бы всю эту волосатую кодлу наголо обрил и в колхоз бы на все лето отправил, на исправление. Чтобы в пять часов утра уже на ногах были, коровам сено задавали. А то ведь что за молодежь растет: девки одеваются, как проститутки, пацаны волосы отращивают, как бабы. Не молодежь — гнилье одно!
Из второй «Волги» к нам направился неприметного вида мужчина в пиджаке. Лысый комитетчик вернулся в подъезд.
Новый чекист сел на переднее сиденье.
— Меня зовут товарищ Иванов, — представился он. — Называй адрес. Обыск у тебя делать будем.
— Какой адрес? — уточнил я. — Райотдела или общаги?
— На работе ты сегодня не был, так что поедем к тебе домой.
— Так я и дома не был, вахтерша может подтвердить.
— Адрес! — жестко отрезал он.
«Как видно, вы, ребята, не доллары собираетесь искать, — подумал я. — Да и по фигу! У меня комната стерильная, даже ножичка самодельного нет. И от фотографии я вовремя избавился».
Всю дорогу мы ехали молча. Словоохотливый молдаванин в присутствии «товарища Иванова» как воды в рот набрал.
«Волгу» мы оставили метров за сто до хлебокомбината. Я пошел в общежитие первым, чекисты сзади.
— Рассказал про Солженицына? — вполголоса спросил Иванов.
— Все рассказал, как договаривались, — так же вполголоса ответил молдаванин.
— Посмотрим, стуканет, падла, или нет.
«Вот так контора! — подумал я. — Это ведь они своего водителя так проверяют. А я-то думал, какие общительные ребята в КГБ работают! С первым встречным прочитанным делятся».
Обыск у меня длился не больше часа. С профессиональной точки зрения мне было любопытно посмотреть, как ведут себя в реальной обстановке офицеры госбезопасности. Работали ребята слаженно. Пока один из них просматривал одежду в шкафу, прощупывал швы на кителе и шинели, другой бесцеремонно отодрал клеенку со стола, вытряхнул на пол мусор из корзины, проверил содержимое прикроватной тумбочки. Ни одной минуты они не потратили зря, ни одного предмета не оставили не осмотренным. Но ничего предосудительного не нашли, так как ничего не было!
Единственный предмет, который привлек внимание чекистов, были джинсы «Монтана».
— Смотри, — обратился Иванов к молдаванину, — самая что ни на есть фирмовая «Монтана». А все говорят, что менты плохо живут, последний хрен без соли доедают. А вот как копнешь поглубже, и уже не последний, и вовсе не хрен!
— Ты за сколько ее брал? — по-свойски спросил молдаванин.
— По блату, за две сотки, — нехотя ответил я.
— Серега своему сыну тоже за двести где-то надыбал, — любуясь тройной строкой, сказал Иванов.
— А что, не мог по госцене купить? — удивился я.
— Нет на «Монтану» госцены, так как фирмы такой — «Монтана» — нет в природе. Нашим внешнеторговым организациям не с кем договор о поставках заключать. Это своего рода феномен американской экономики: джинсы есть, а фирмы, которая их выпускает, — нет! Оттого на них цена такая — заоблачная.
— На все есть госцена, — недоверчиво сказал я.
— Найди на своих штанах, на этикетке, страну, где их произвели. Нету? То-то и оно!
— На «Адидасе» вроде бы тоже не написано, где его производят, — упорствовал я.
— Нашел с чем сравнивать! «Адидас» — это известнейшая западногерманская фирма, всю нашу олимпийскую сборную одевает. — Иванов посмотрел на часы, знаком велел молдаванину заканчивать. — Я пойду на вахту, позвоню, узнаю, что нам дальше делать.
— Погодите, товарищ Иванов, — остановил я его. — А вы что же, обыск оформлять никак не будете?
— Какой обыск? — улыбнулся чекист. — Мы никакого обыска не делали. Дружеская проверка, только и всего.
— Понятно. — Я стал складывать обратно в шкаф выброшенные вещи.
— Едем в контору! — сказал вернувшийся с проходной Иванов.
На выходе из общежития нам попалась Инга с ребенком на руках. С первого взгляда она поняла, что я задержан.
— Как заедешь, зазвони! — сказала она, подкрепив свои слова характерным жестом.
— Чего-чего? Что она сказала? — спросил молдаванин, когда мы отошли на некоторое расстояние. — Зазвони? Это что такое?
Иванов снисходительно, одними краешками губ, улыбнулся.
— Перевожу тебе с уголовного жаргона на человеческий язык. Она сказала Лаптеву: «Когда тебе предъявят обвинение и посадят в тюрьму, когда ты точно будешь знать номер своей камеры, дай весточку на волю, сообщи, в чем тебя обвиняют и где сидишь. Пока будешь под арестом, за комнату не беспокойся — мы присмотрим». Все так?
Я с уважением поднял большой палец. Браво, Иванов! Приятно иметь дело с профессионалом. Даже если он твой враг.
И еще об «Иванове». 6 ноября 1981 года, актовый зал Омской высшей школы МВД СССР. Весь личный состав школы собран на инструктивное совещание по мерам безопасности во время проведения ноябрьской демонстрации трудящихся. Ведущий совещание полковник объявляет:
— Слово предоставляется представителю КГБ.
К трибуне подходит плешивый мужичок в форме подполковника госбезопасности.
— Перед вами выступает представитель КГБ, — сказал он.
В зале засмеялись. Вот это секретность: ни имени у человека, ни фамилии!
Поняв, что сморозил ерунду, контрразведчик поправился:
— Подполковник госбезопасности Иванов…
От хохота зал слег вповалку. «Иванов!» Ну конечно, Иванов! Кого же еще могут послать на совещание, не Петрова же, не Сидорова, не Забодайкобылу! Только Иванова.
Областное управление КГБ располагалось на площади Ленина. Поговаривали, что во внутреннем дворе управления есть своя небольшая тюрьма для особо важных преступников.
Мы подъехали к главному входу, по невысокому крыльцу поднялись к массивным входным дверям высотой в полтора человеческих роста. За дверьми простирался большой вестибюль, заканчивающийся широким лестничным маршем на верхние этажи. Ступеньки парадной лестницы были покрыты красной ковровой дорожкой. У самой лестницы пост. Проверкой документов занимался немолодой прапорщик в военной форме с темно-синими петлицами.
Влево и вправо от входа в глубь здания шли коридоры с высокими арочными потолками. Между коридорами и входом в здание — две небольшие комнаты для приема граждан. Меня поместили в левую комнату.
Интерьер помещения для приема граждан отличался простотой и аскетизмом: посреди комнаты — стол, по краям его — два стула, на стене — плакат с цитатой из Конституции. На окне решетка. Пепельницы на столе нет, значит, курить здесь запрещено. Я проверил мебель. Стол оказался вмонтированным в пол, стулья можно было двигать.
