— Я пошутил, — серьезно ответил он. — Так-с, с заданием все понятно, про Голубя я тебе рассказал. Вот еще что, Николаевич, слышал я про одного залетного фраера-домушника…
Раскрытием кражи детской коляски я хотел утереть нос Зыбину. Уж слишком не понравился мне его тон во время нашей последней беседы.
К семи часам вечера я отошел от вчерашних приключений, и у меня изменился жизненный настрой. Если вчера, после освобождения, да еще после рюмки водки я бы выложил Вьюгину все, что узнал о нем и о Лебедевой, то сегодня я уже не горел желанием делиться с начальником возникшими в отношении его подозрениями. Выспавшись и отдохнув, я стал осторожнее.
«Как знать, а вдруг Вьюгин — убийца, а его скорбь на похоронах — это просто умело разыгранный спектакль? Если убийца — он, то его разоблачение — это дело ближайших дней. Лучше всего мне вернуться в зрительный зал и оттуда понаблюдать за развитием пьесы. В ней, кстати, с каждым днем все больше участников. Впору программку попросить, чтобы не запутаться, кто с кем в каких отношениях состоит».
К вечеру и у Вьюгина изменилось настроение. Теперь это был не удрученный навалившимися невзгодами мужчина средних лет, в прострации рассматривающий дверь собственного кабинета, а уверенный в себе милицейский руководитель, способный постоять за себя и своих подчиненных.
Когда я вошел, Вьюгин разговаривал по телефону. Судя по самодовольной ухмылке, разговор доставлял ему удовольствие.
— Зря вы так, Василий Семенович. — Начальник райотдела жестом указал мне на место за приставным столиком. — Ноль два процента — это не минус, а самый настоящий плюс! На полугодие я добавлю еще чуток и выйду на полпроцента лучше прошлого года… А я-то тут при чем? Если Кировский отдел валит показатели, то пусть у Золотарева голова болит… Василий Семенович, только из уважения к вам! Завтра пожертвую на благо города три кражи, больше не могу… Нет, нет, откуда! Я по хулиганам сам процент не тяну… Алиментщика дам, но только одного.
— Город по апрелю месяцу показатели не вытягивает, — сказал Сергей Сергеевич, положив трубку. — А у нас-то еще резервы есть. Мы пока на коне. Ну, рассказывай, куда ты делся на похоронах и как тебя в КГБ занесло.
Стараясь не вдаваться в мелочные подробности, я рассказал Вьюгину об основных событиях вчерашнего дня и начала ночи.
— Значит, так, — выслушав меня, сказал он, — про Солженицина и порнографический рассказ — это туфта. Это они тебя так калибровали, настраивали на предстоящий разговор. Я не знаю, какими методиками они пользуются, но одно могу сказать тебе со стопроцентной точностью: никогда комитетчики своих дел при постороннем обсуждать не будут.
— А водитель?
— Если бы события не разворачивались так спонтанно, то я бы решил, что даже девчонки в коротких юбчонках появились не случайно. Комитетчики любят обстоятельные постановки, но тут им явно пришлось действовать по шаблону: водитель — замшелый ретроград, один из чекистов — словоохотливый балагур, второй — вдумчивый профессионал, видящий всех насквозь.
— А про «Ивана Денисовича»?
— Когда-то, говорят, этот рассказ был опубликован в журнале «Новый мир». Если бы Солженицын не ударился в антисоветскую деятельность, то об этом рассказике бы давно все забыли, и никто бы его не запрещал.
— Про нашего комсомольского вожака вы что думаете?
— Комсорг наш на стукача не тянет. Он обыкновенный болтун. Через таких, как он, комитетчики собирают сведения о происшествиях в отделе. Сортируют их по степени достоверности, а потом, в частных беседах, проверяют, какие события имели место, а какие оказались пустопорожней болтовней.
— Слишком хорошо они осведомлены обо всем.
— Ерунда! Это обычная тактика — ошеломить человека потоком информации и заставить его поверить во всемогущество КГБ. Возьми случай, когда к тебе пришла девка без юбки. Наверняка ведь все в общаге об этой шутке знают, ни для кого она не секрет. Слово за слово, слухи дошли до чекиста, курирующего хлебозаводы. Он сделал соответствующую отметку в литерном деле на ваше общежитие. Потом разговор с тобой. В нужный момент чекист ненавязчиво упоминает об этом случае, и у тебя складывается впечатление, что ему известно обо всех женщинах, с которыми ты крутишь шуры-муры. А ему на самом деле ничего не известно. Он такими приемами прощупывает тебя, готовит к вопросам, которые по-настоящему интересуют его. Плевать в КГБ хотели, с кем ты спишь. Их интересует общее настроение рабочего класса после прихода к власти Андропова. Ты думаешь, почему они цену на водку скинули? Заигрывают с пролетариатом, чтобы не получилось как в Польше.
— Мне завтра в областное управление выходить?
— В райотдел. Николаенко заявил, что больше он с тобой работать не будет.
— Сергей Сергеевич, последнее. Что с Андреевым, он ведь неплохой парень. Когда надо, сутками пашет.
— Ты знаешь, я не сторонник выносить сор из избы, но и грязью обрастать не собираюсь. Если в КГБ козыряют пьянством Андреева, то я переведу его начальником смены в медвытрезвитель.
Новость об отстранении от дела Лебедевой показалась мне тревожным звоночком.
«Убрав меня из областного УВД, Николаенко перекрывает Сергею Сергеевичу источник информации о ходе расследования и полученных доказательствах. И все бы ничего, но при таком раскладе я автоматически попадаю в лагерь сторонников Вьюгина. Грохнется Сергей Сергеевич и меня за собой потянет».
Проклятый Николаенко! Как стал мне сниться по ночам, так никуда мне от него не деться. Куда я — туда и он. Или куда он, туда и я. Смотря с какой стороны посмотреть.
На входе в общежитие я столкнулся с практиканткой. В ее глазах было разочарование. Что поделать! Назад события прошлой ночи я не прокручу. Видела меня в неловкой ситуации, и черт с ним! Я к ней в женихи не набивался, и разочаровываться в моем поведении ей нечего. Лариска гораздо больше прав на меня имеет, но претензий не высказывает. Хотя как она их выскажет, если мы почти неделю не виделись?
Придя к себе в комнату, я навел порядок, сложил все разбросанные вещи по местам.
«Интересно, что они у меня искали? — думал я. — Вряд ли доллары. Про фотографию никто не знает. Что еще могла Лебедева оставить мне на хранение?»
В дверь комнаты уверенно постучали, ход моих мыслей перепрыгнул с одного на другое.
«Николаенко достоверно известно, что накануне своей гибели Лебедева настойчиво искала встречи со мной, — отчетливо понял я. — Но он не знает, встретились мы или нет. А если ему неизвестен результат нашей встречи, то я теперь буду у Николаенко под постоянным наблюдением».
Я открыл дверь. Инга с ребенком.
— Посиди с мальчишкой, — сказала она, — мне надо срочно отлучиться.
— Инга, я в детях не специалист, — предупредил я.
— Он уже большой. Посидишь, поиграешь с ним, я быстро.
Она всучила мне младенца и умчалась.
