Лавочник был разговорчив, причём его, как и меня, вполне устраивало, что болтает он один. Я любовался собой. Мог ли я представить, что буду когда-нибудь так вглядываться в зеркало? А посмотреть действительно было на что: я подрос почти вдвое, тело стало стройным, а черты лица — правильными. Трудно было поверить, что в зеркале отражаюсь я сам. Будто кто-то другой копировал все мои жесты, открывал рот, произносил слова, улыбался и даже тайком показывал язык, когда продавец отворачивался. Мне всё это казалось дурным розыгрышем, кривлянием шута, решившим зачем-то разыграть меня. Нет, этот красавец в зеркале просто не мог быть мной. И всё же это было так.
«Разве ты не об этом мечтал?» — спросила меня Дэмон.
— Об этом я даже мечтать не мог, — произнёс я вслух, забывшись.
К счастью, лавочник истолковал мою фразу по-своему:
— Ну, полно, господин менестрель, вы льстите моему скромному товару, — застенчиво, но польщённо улыбнулся он.
Я не стал его разубеждать.
«А ведь это ещё не всё. — Дэмон рассмеялась. — Сейчас ты только хорош собой. Чем чаще ты будешь пускать меня в сердце, тем сильнее будут изменения».
— Я беру этот костюм, — сказал я лавочнику. — Заворачивать не нужно. Упакуйте только мой плащ, остальное сожгите.
В следующей лавке я подобрал пару хороших башмаков — на этом деньги у меня закончились, но теперь я не отчаивался, резонно полагая, что лютня всегда со мной, а из трактиров меня больше не выгонят.
Проходя мимо калеки-оборванца, просившего милостыню у рыночной площади, я протянул ему оставшуюся мелочь. Тот бросился было благодарить, но я приложил палец к губам, призывая его умолкнуть. Тогда нищий благодарно кивнул мне, и я ответил на кивок, как равному.
«Стоит ли раскидываться деньгами», — недовольно проворчала Дэмон.
— Когда-то я сам был на его месте, — прошептал я, весьма довольный тем, что смог её чуточку позлить.
«Пытаешься очистить своё сердце?»
— А что, получается?
«Такую малость, что даже разговора не стоит».
— Но ты всё же говоришь об этом.
«Мир, не играй со мной».
— Ну тогда, может, просто бросить лютню и уйти? — Идея показалась мне такой заманчивой, что я едва сразу же не воплотил её в жизнь.
Действительно, почему бы и нет? Теперь я выглядел как все и мог жить так, как мне захочется. Я смог бы заработать на новую лютню своим трудом, а там уж талант прокормил бы меня. Облака надо мной разошлись, и в небе блеснуло солнце. Я принял это за добрый знак и улыбнулся ему.
«Ты, конечно же, можешь так поступить, но, даже если бы ты прожил в этом мире без моих подсказок, однажды ночью ты проснулся бы прежним Миром с добрым сердцем, но кривым телом».
— Лжёшь! — Я крикнул так громко, что на меня начали оборачиваться прохожие, а какой-то старик покрутил пальцем у виска.
«Нет, Мир, я же говорила, что не лгу. Когда-нибудь превращение станет необратимым, но до этого момента пройдут годы. Так что брось лютню, если хочешь, и уходи».
Я едва не заплакал: пригрезившаяся мне надежда была так близка, так прекрасна.
«Не расстраивайся, — усмехнулась Дэмон. — Всё не так уж плохо. Я бы вот тоже хотела выйти из лютни, но не могу. Ты всё, что есть у меня, а я всё, что есть у тебя. Мы связаны, Мир. Моё преимущество перед тобой лишь в том, что твоя жизнь для меня если и не миг, то уж не вечность точно. Поэтому не кисни и постарайся жить, не терзаясь мыслями о своём отравленном сердце, — в конце концов, его отравляю не я, а твои желания».
На площади возник всадник на взмыленном коне. Вокруг него тут же начал собираться народ, но гонцу этого показалось мало, он поднёс к губам рог и затрубил.
— Королева выбрана, коронация будет завтра!!! Королева выбрана!!! Королева Стелли!!! — закричал всадник. Конь снова сорвался с места и унёс гонца прочь, а горожане завопили от восторга. Некоторые даже пустились в пляс. Все надеялись, что избрание новой королевы изменит жизнь к лучшему.
— Неужели правда, что королевой стала Стелли? — прошептал я.
«Кто же ещё? — усмехнулась Дэмон. — И она должна сказать за это спасибо тебе, Мир. Это ты рассеял туман её отчаяния».
Я прижал к себе лютню и заиграл. Никогда ещё этот инструмент не ликовал так, как сейчас, вокруг меня тут же собралась толпа, и люди начали хлопать и танцевать. Мне и самому хотелось заскакать на месте, и я начал приплясывать. Теперь мне уже не нужно было искать опору, чтобы играть на лютне: моё тело было здоровым и крепким, и я наслаждался тем, что могу владеть им так, как захочу.
«Теперь нам надо спешить, — торопила меня Дэмон, — чем раньше ты окажешься в Столице, тем быстрее сможешь пробиться к королеве. Как говорил твой отец — некоторые вещи надо делать сразу, иначе их сделает кто-то другой, а ты останешься ни с чем».
Но моё счастье требовало выхода, и я ликовал, забыв о времени, забыв о своей цели. Лабиринт выбрал Стелли королевой — вот что важно!!!
— Чего радуетесь? — буркнул какой-то старик. — Королевой стала дочка Хазера. Двадцать одна девушка вошла в Лабиринт, и только одна вышла. Что стало с теми двадцатью? Что теперь станет с нами?
Но на старого ворчуна обратил внимание только я один.
— Двадцать? — Я перестал играть и начал выбираться из толпы, вслед мне неслись огорчённые возгласы, но я их не замечал. — Что стало с остальными девушками в Лабиринте?
«То, что происходит в Лабиринте, в Лабиринте и остаётся, — отрезала Дэмон. — Запомни это правило. Или ты бы предпочёл, чтобы Стелли осталась там вместо тех двадцати?»
— Нет, конечно же, нет, — прошептал я и вздрогнул. — Что нам делать дальше, как нам попасть к самой королеве?
«А дальше ты будешь следовать своей судьбе, Мир. Каждому из нас определено своё место, твоё место тоже было отмечено судьбой с самого начала».
— Я не понимаю.
«Помнишь, каким ты был?»
— Разве это можно забыть? Я всё ещё ощущаю себя жалким уродливым карликом, который просто вырядился в маску красавца, словно какой-нибудь шут.
«Да, шут, только не какой-нибудь, а шут королевы. Ты родился шутом, Мир, так и будь им. Если бы люди занимали то место, для которого были рождены, все были бы счастливы».
— И как же определить своё место в жизни?
«Мир, это же так просто — нужно просто слушать своё сердце».
— Знаешь, голосом сердца сыт не будешь, поэтому люди и занимают те места, что могут их прокормить.
«Вот-вот, человечество всегда слушает голос собственного желудка, что в счастье, что в любви, вот и получает то, что этот самый желудок переварить не сумел».
