— Я искал не дверь, а Лину.
— Понятно, — усмехнулся хозяин замка, — как это мило. Но Лина ведь не оценит, она настолько глупа, что не понимает даже того, что лежит на поверхности.
— Я не за награду стараюсь.
— Разве? А я думал, что тебе кое-что пообещала Вьен или кое-чем пригрозила, ну, разве между этим есть разница? Разве есть разница между кнутом и пряником, когда они в одних и тех же руках? Тебе говорили о выборе? Занятное словечко.
— Что ты имеешь в виду? — Мне почему-то стало тревожно.
— Вот сейчас он всё им и выложит, — усмехнулась Кадета. — Как ты думаешь, что твоя внучка начнёт чувствовать к тебе и Лару?
— Не страшно. Разбитое сердце — это даже лучше. Для такого сердца Лабиринт нипочём.
— Ты судишь по себе, Вьен. Если бы тебе разбили сердце, то ты ощутила бы лишь ярость и желание мстить. Ты бы стала огнём, ураганом и уничтожила всех и вся.
— Именно так, Кадета.
— Вот только не все такие, как ты. Некоторые люди разбиваются вместе со своими сердцами вдребезги.
— Слабаки и неудачники.
— Необязательно. Просто у некоторых людей слишком большое сердце. Некоторые люди состоят только из сердца.
— Ну что ж, риск есть всегда. Это просто будет означать, что я ошибалась в Лине и она не достойна быть королевой.
— Так что обещала тебе Королева Вьен и за что, Лар? — Я почувствовала, как леденеет моё сердце.
Принц закрыл глаза:
— Я… — начал он, но шут перебил его.
Подбежав к зеркалу, висевшему на стене, он приложил к нему ухо:
— А вы знаете, что в зеркало можно смотреть с двух сторон? — неожиданно спросил он. — И никогда не знаешь, кто смотрит на тебя с той стороны. Так ведь и с ума сойти недолго, если он, этот ум, у вас был.
— Ты о чём? Что за глупость? Ещё одна шутовская издёвка? — У меня голова шла кругом.
Шут скинул очередную маску, в руках его снова была лютня. Он стал прежним — красивым юношей. Я подумала, что на самом деле не знаю, когда он настоящий, а когда носит маску, что правда из того, что он говорит, а что ложь.
— Я хоть и дурак, но никогда не играю по чужим правилам. И никакая королева мне не указ.
— Что ты имеешь в виду? — настаивала я.
Шут провёл пальцами по струнам:
— Эту лютню не нужно настраивать, но это не самое удивительное её свойство. Эта лютня умеет читать человеческие сердца. Её сделал мой отец, чтобы у меня было будущее и я не умер от голода после его смерти. Первые мелодии, которые я на ней сыграл, были слишком чистыми, полными грусти и отчаяния. За такую музыку не хотели платить. Я скитался, ночуя в подворотнях, не зарабатывая даже на кусок хлеба. Однажды, роясь в отходах вместе с крысами, я увидел, как мимо свалки проезжает богатая карета. Карета была украшена золотом и драгоценностями, маленького камушка с этой громадины хватило бы мне на год сытой жизни. Не знаю, что искала её владелица в этом проклятом богами месте, но уж точно не чистоты. Карету тащили красивые, ухоженные кони, которые, в отличие от меня, были сыты. И вот тогда я сдался, отказавшись от музыки своего сердца, и сыграл мелодию сердца госпожи, сидящей в карете. Эта мелодия сильно отличалась от тех, что я играл прежде. Как только я коснулся струн и первые аккорды поплыли в смрадном воздухе свалки, карета замерла рядом с горой гниющих отходов и не трогалась с места, пока я не закончил играть. Потом дверца распахнулась, и женская ручка, украшенная дорогими перстнями и браслетами, поманила меня к себе. И я понял, что людям не нужны искренность и чистота, они хотят слышать то, что близко их сердцам, то, что их сердца понимают. С тех пор я никогда не голодал. Но и счастлив я больше не был. Потому что мне пришлось пожертвовать своим сердцем. Я прошёл свой собственный Лабиринт, Лина. И в нём я убил маленького, чистого сердцем мальчика. Ты ведь хотела услышать эту правду, Лина?
Что я могла сказать?
— Но, убив себя, я создал себя нового, неподвластного никому в этом мире. Я стал шутом королевы, но я стал и вторым после королевы. А похоронив меня, она похоронила и себя. И теперь надо мной никого нет.
— Зачем ты всё это говоришь нам? — Лар наконец-то пришёл в себя.
— Потому что меня попытались сделать игрушкой, балаганной марионеткой. И сделали бы, позволь я им это. С тех пор прошло много лет. Но я по-прежнему не позволяю играть собой, даже королевам.
— И всё же я не понимаю тебя. — Мне хотелось, чтобы шут пояснил.
— Я мог бы сейчас получить ваши сердца, но я не буду, а также я не буду брать на себя роль того, кто раскроет ваши тайны. Пусть она не думает, что может управлять монстром Замка Серых садов.
— Кто — она? — Я задала этот вопрос, уже зная ответ.
Шут кивнул, подтверждая мои догадки:
— Я дам тебе совет, было бы хорошо, если бы ты услышала его, Лина.
— Я постараюсь.
— Запомни: сердец без изъяна не бывает. Научись прощать грехи и себе, и близким людям. Это важно.
Потом шут снова подбежал к зеркалу.
— Не тебе играть мною! — закричал монстр в лицо самому себе.
В следующее мгновение он исчез в зеркале.
Теперь я видела в зеркале только саму себя, но продолжала вглядываться в своё отражение, пытаясь рассмотреть нечто скрытое в глубине.
Вьен погасила магическое зеркало, теперь в нём отражался не зал Замка Серых садов и её внучка, а она сама.
— Лина поняла, что ты за ней наблюдаешь, — зло усмехнулась Кадета.
— Без подсказки этого мерзавца ей бы не удалось. Впрочем, в этом нет ничего страшного. Она же не понимает всю суть игры.
— Ей достаточно спросить шута.
— Но она не успела это сделать, а шут не из тех, кто появляется по чьей-либо воле. А что ты думаешь о принце?
— Мне кажется, Лар действительно неравнодушен к Лине.
— Или очень хорошо играет свою роль. Многие вживаются в свои роли, но потом маска всё равно спадает с их лиц. И лучше, если это произойдёт раньше, чем позже.
— Скажи, Вьен, — Кадета посмотрела на Королеву в упор, — это ты казнила шута?
Королева расхохоталась:
— Нет, Кадета, не я. Хотя это в моём духе. Та история произошла очень давно, моя жизнь продлевается за счёт магии, но она не бесконечна. Когда это случилось, я ещё не родилась и, как рассказывал шут, даже Замка Серых садов ещё не было.
— Откуда же ты знаешь об этой истории?
— Что-то из книг и дневников, что-то мне поведала моя бабка.
— Тогда это она похоронила шута?
