– Серёжа, Серёжа, но ведь повода, право, нет! И почему сразу – «польскими»? Вам после Варшавы всюду конфедераты чудятся! Сегодняшний случай просто курьёзен, по-моему… Этот проповедник и трёх слов сказать не успел, как мужики его скрутили и привели к нам на двор! Кстати, как вы намерены с ним поступить?
– Ума не приложу. – хмурясь, процедил Сергей. – Разумеется, надо бы отправить к становому… но как бы после этого мужики не разволновались. Ещё, чего доброго, впрямь решат, что человек за святую правду пострадал. У нас же именно это в первую очередь предполагают! Приказать высечь хорошенько и…
– Серёжа!!!
– Ну вот, я так и подумал, что вы не дадите… а жаль… Просто выкинуть за ворота? Тоже немыслимо! Он ещё отправится от нас прямиком к Самойленко или Алфериным и там свои проповеди продолжит! А тамошние мужики непременно уши развесят и всему поверят! И готово дело – новый бунт! Вот ведь, ей-богу, по-ло-жение… И ведь только я собрался к Команскому в Ставки ехать!
– Серёжа, но ведь день всё равно уже пропал. – осторожно напомнила княгиня Вера. – А пан Команский может вас принять и завтра. Почему бы вам не посмотреть на этого арестанта? Так или иначе – с ним надобно что-то решать. Не навечно же оставлять его у Степана в порубе?
– Безусловно, Степану он в хозяйстве ни к чему. – серьёзно согласился Сергей. – Сейчас прикажу доставить. Фроська! Фроська! Где тебя носит? Вели привести бунтовщика вашего! И живо у меня, бестолочь!
Вера, вздохнув, поднялась с места.
– С вашего позволения, Серёжа, я пойду в девичью. Там Петровна ждёт распоряжений на завтра. Я только прошу вас об одном – не будьте вспыльчивы, не судите сгоряча. И, если возможно…
– Не буду, не буду… И без вас никакого решения не приму.
– Так я надеюсь на ваше благоразумие. Не забудьте, что мы – князья Тоневицкие и на нас смотрит весь уезд.
– Забудешь такое, как же… Я зайду к вам после, маменька.
Княгиня ушла. Оставшись один, Сергей первым делом от души, длинно и забористо выругался. Затем перевёл дух, сел на подоконник и сердито уставился на дверь.
Ждать пришлось недолго. Через четверть часа перед Сергеем стоял, щурясь от бьющего в лицо закатного света, молодой человек в потёртой куртке с полуоторванным воротником. Руки его были связаны за спиной. В чёрных взъерошенных волосах запуталась солома. На скуле краснела свежая ссадина. Сопровождавшие «карбонария» мужики замерли у порога. Сергей отослал их движением руки:
– Спасибо, ступайте.
– Приказали бы, ей-богу, сначала развязать. – непринуждённо заметил «арестант». – Я уже не чувствую рук. Геройские, однако, у вас мужики! Не рискнули всемером вести одного несвязанного, скрутили как колбасу! – он передёрнул плечами, ехидно улыбнулся. Тоневицкий спрыгнул с подоконника. Поднял брови. Медленно, растягивая слова, спросил:
– Сметов Андрей Петрович, смею полагать?
Насмешливая гримаса пропала с лица пленника. Он шагнул в сторону, уклоняясь от красного луча. Недоверчиво выговорил:
– Ба… Серж Тоневицкий? Чёрт, а ведь можно было предположить…
– Можно и должно. – ледяным тоном согласился Сергей. – Что же вы, милостивый государь, прибыли мутить мужиков – и даже не потрудились узнать, чьих именно?
– Вздор. – так же холодно ответил Сметов. – Староста ваш чрезмерно верноподданным оказался, только и всего. Мне и дела не было до ваших мужиков.
– Будто бы?
– Вы меня развяжете, Сергей Станиславович? Или мне для убедительности хлопнуться без чувств? Мы с вами знакомы мало, но, насколько я помню, трусом вы прежде не были.
– Давайте руки. – коротко приказал Тоневицкий. Сметов молча повернулся к нему спиной.
– Вот канальи, навертели-то… Будто впрямь Наполеона какого-нибудь поймали! – выругался Сергей, бросая на пол верёвку. – Ну? Так получше будет?
– Вашей любезности нет границ. – Сметов ожесточённо растирал затёкшие запястья. – Чтоб ему пусто было, этому вашему Степану!
– Его можно понять. – коротким жестом Сергей предложил неожиданному гостю садиться. – Дела в уезде сейчас таковы, что таким, как вы, только уголёк кинуть… А у нас, как видите, пашут вовсю, времени на бунты нет! Не могли вы зимой пожаловать с вашей крамольщиной?! У мужиков хоть было бы время сии сказки слушать!
– Ещё раз говорю – ваш староста ошибся. – Сметов сел на диван, щедро засыпав его соломенной трухой, и непринуждённо раскинул руки поверх кожаной спинки. – Я, видите ли, в самом деле знать не знал, что это ваша вотчина. Ехал в Смоленск к месту службы, только и всего. Остановился отдохнуть у колодца, разговорился с мужиками. Вас ведь не удивляет, что они каждого образованного на вид человека первым делом о земле спрашивают? И о царских бумагах на сей счёт?
– Не удивляет. И вы их, разумеется, просветили исчерпывающе?
– Что знал, то и сказал. Врать не стал, не обучен. – голос Сметова был серьёзным, и только в сощуренных глазах билась едва заметная усмешка. – Да, собственно, ваши мужики доблестные мне и рта толком открыть не дали. Сейчас же заорали, что я против царя иду, и руки крутить начали! А мне, между тем, особенно некогда сидеть у вас по погребам! Меня место фельдшера ждёт в Смоленске…
– Курс, надо понимать, вы не закончили?
– Увы, правительство наше драгоценное не дало. Год назад сами помните, что творилось – и в Москве, и в Питере.
– Помню. У меня брата выкинули из университета! Слава богу ещё, что он – князь Тоневицкий! Пришлось потом уже в Москве восстанавливаться с кучей протекций! А всё по милости таких вот горлопанов, которым более заняться нечем! И что же это вашего брата студента хлебом не корми, а дай подрать глотку вхолостую?
– А вашего брата военного хоть убей – а позволь эти глотки позатыкать к чёртовой бабушке! – парировал Сметов. – Вы, случайно, не участвовали по долгу службы в разгоне студенческих сходок?
– Я служил в гвардии, в гусарском полку. – побледнев, сквозь зубы ответил Сергей. – Вы должны знать, что гусары – не казаки с нагайками, и… Впрочем, я вижу: вам очень хочется вывести меня из себя. А зачем, собственно? Неужто это единственный способ перевести разговор с вас на меня и более ни в чём не оправдываться?
– Что? – усмехнулся Сметов. – Мне – оправдываться перед вами? Да вы с ума сошли, князь! В чём же?
– В том, что вы, русский дворянин, забыли и благодарность, и честь! – взорвался Тоневицкий. – Между прочим, в имении сейчас находится моя мать и…
– Княгиня Вера Николаевна? Она здесь? И… княжна тоже? – на одно мгновение в чёрных глазах Сметова мелькнула растерянность.
– Именно! Княгиня Тоневицкая! В московском доме которой вы были приняты! Или память у вас настолько коротка, что вы не помните, как подыхали от воспаления лёгких три года назад? В какой-то ледяной конуре под чердаком? Не помните, как матушка перевезла вас оттуда уже в беспамятстве и с ног сбилась, таща вас с того света? Не помните, как врачи полушки медной за вашу жизнь не давали?! Чёрт вас возьми, Сметов! Мать с сестрой ночей не спали у вашей постели! Аннет глаз не смыкала, чтобы не пропустить, когда давать лекарство!
