Через полчаса в зале уже вовсю шли танцы. Гремела бравурная полька, счастливый Горелов первым запрыгал со смеющейся Аннет, Варю пригласил гусарский ротмистр. За ними на паркет вышли и другие пары. Ярко горели свечи, бликуя в натёртом паркете. В старом зеркале, в залитых дождём оконных стёклах мелькали отражения весёлых лиц, и никто не заметил, что из залы вскоре исчезла хозяйка дома и с ней – ещё несколько человек.
– Вот здесь, господа, я думаю, вам будет удобно. – тихо сказала Вера, входя со свечой в тёмную комнату. По стене метнулся жёлтый сполох, выхватив из тьмы край письменного стола, угол застеклённой полки, запылённый пол. Свечи в подсвечнике были наполовину оплавлены. Вера одну за другой зажгла их.
– Это комната брата, здесь уже давно никто не живёт. Говорите спокойно обо всём необходимом, Андрей Петрович. Если будет что-то нужно – позовите меня.
– Благодарю вас. – коротко сказал Сметов. Его товарищи молча, один за другим прошли в комнату, и через минуту за княгиней Тоневицкой закрылась дверь.
– Ну вот, наконец-то можно и делами заняться. – вполголоса заговорил Андрей. – Для начала – вот вам последние номера, читайте. Сразу предупреждаю – унести никому не дам! Во-первых – опасно, а во-вторых – у меня ещё другие люди это прочесть должны. Но если надо что-то выписать – валяйте! Я княгиню просил, чтобы бумага и чернила были… да вон они, на подоконнике! Как прятать, никого учить не надо?
Три головы склонились над «Колоколом». Читали торопливо, обмениваясь тонкими пачками листов. Вскоре медик Кольнев уже что-то строчил на листке бумаги под диктовку Яши Фролова, от волнения то и дело сажая кляксы. Торопливо писал и Чепурин. Сметов тем временем тихо говорил, ходя по комнате:
– Не хочу хвастаться: в Польше дела наши плохи. Муравьёв вовсю свирепствует! Из восстания ничего толком не вышло, разогнали всех – и только… Не дружно взялись, не разом начали… ну, паны сами виноваты! С каким не заговоришь – все одно твердят: ещё Польска не згинела, «С дымом пожаров», ура, патриоты… а как откроешь рот про свободу для ихних «хлопов» – сейчас скучнеют да по-русски перестают понимать… Бары-то везде одинаковы! Им, вишь, воли для хлопов не надо! Им надо Великую Речь Посполитую в прежних пределах – с Западной Украиной и Западной Беларусью! Ни о чём другом и слушать не хотят, болбочут как индюки да раздуваются – особенно если их пани с паннами поблизости… Ну – вот и дораздувались! Теперь, под Муравьёвым, этим лайдакам и не продыхнуть вовсе! Так что, думаю, пока нашим в Польше делать нечего. Теперь придётся, как ни грустно, снова ждать, покуда всё там уляжется, да заново поляков поднимать. Только более уж не терять попусту время да с панами не связываться, а сразу, первым делом, к хлопам идти!
– Боятся мужики-то! – шёпотом подал голос Петя Чепурин, подняв голову от своих записей. – Что в Польше, что здесь, у нас… Слушать ещё слушают, а после говорят – шли бы вы, господин студент, своей дорогой! Вы-то, мол, в Питер уедете книжки читать, а нам тут оставаться да своими спинами отдуваться, ежели чего…
– Трусы! – коротко отрезал высокий студент с порченным оспой лицом.
– Отчего ж трусы, Кочетов? – насмешливо взглянул на него Сметов. – Они отчасти правы. И поверьте, когда мы с вами пойдём на каторгу, добрая половина мужиков пожмут плечами и скажут: «Вольно ж было бунтовать барчатам? С жиру бесятся…» – коротким решительным жестом он оборвал поднявшийся ропот и продолжил, – Но сейчас нам нельзя ни мгновенья терять! Сейчас – самое время для смуты! Господа правительство и царь-батюшка своими руками это тесто замесили, нас даже и обвинить не в чем! Мужики в хлебных губерниях гудят как улей! Наше дело – рук не опускать, веры не терять! Пусть половина в наше дело не верит – вторая половина авось задумается! В Гжатском уезде мне так удалось дело повернуть, что мужики своими руками казаков разоружили, а те в них стрелять и сами отказывались!
– И чем же дело кончилось?
– Известно чем – повязали да перепороли и тех и других. – хмуро ответил Сметов. – Теперь в Сибирь пойдут… Но ведь Гжатский-то уезд не один! Ведь всегда с чего-то начинать надо! И не сдаваться до тех пор, пока своего не добьёмся! Правительство сейчас только тем держится, что народ нас не слушает – а в сказочку про добренького царя, которому бояре голову морочат, покуда верует. Но царь-батюшка сам у своего трона трудолюбиво ножки подпиливает, – а мы этим воспользуемся! Я сейчас свои дела в Москве закончу – вернусь в Смоленск, фельдшерствовать. Один фельдшер на семь волостей! Вылечить навряд ли много народу смогу, хотя и постараюсь… а вот говорить, вероятно, придётся часто. И книг с собой тащить чуть не две подводы… Как бы ещё начальство, зараза этакая, не запретило: узрит ещё, что литература неблагонадёжная! В люди нам надо идти, у народа из голов темноту вышибать, учить, рассказывать! Миша Иверзнев это начал – так он в Сибири сейчас! И там веры не теряет, и дела нашего не бросает! Мне его письмо для нас передали, с оказией прислал…
– И ведь не испугался! – восторженно вырвалось у Кольнева. – Каков человек!
– Волков бояться – в лес не ходить. – со спокойной гордостью улыбнулся Сметов. – Но читать сейчас не буду. Отдам Петьке, он списки сделает, – только без подписи, подпись на словах передавать будут. Письмо это у каждого из наших в уме должно быть! Его наизусть надобно знать, как «Отче наш»! Как здесь-то дела идут?
– Трудно очень после того, как университет прижали. – без энтузиазма отозвался Кочетов. – Много наших на улице оказались.
– Так оно ж и хорошо, что на улицах! – усмехнулся Сметов. – На улице и к народу поближе будешь. Чем в аудиториях никому не нужный греческий зубрить с «Илиадой», протухшей в прошлой эре, – лучше уроками заниматься! Воскресные школы наладили?
– У наших четыре – на Зацепе, в Подколокольном, на Бронной и здесь рядом, на Дмитровке! – с гордостью доложил Фролов. – Многие приходят, и девушки тоже… Худо, что денег нет! Не будешь же с учеников спрашивать! Они иногда такие голодные являются, что на собственные гроши им сайки да чай покупаешь! На пустой-то желудок никакая наука нейдёт!
– Истинно так. – серьёзно признал Сметов. – Ну, ведь на то и аукцион нынешний случился! Дураков, вроде Горелова этого с его эскадроном, всегда подоить не грех! Вы после напишите, кому что нужно, да через недельку снова соберёмся здесь, подумаем – хватит ли грошей наших…
– Княгиня – вполне надёжный человек? – недоверчиво спросил Кочетов. – Всё же, Сметов, с вашей стороны рискованно полностью доверяться этим… аристократам. Своя рубашка всегда ближе к телу, случись неладное – нас выдадут не задумываясь!
– Бросьте. – резко отозвался Сметов. – Вера Николаевна – урождённая Иверзнева, родная сестра нашего Михаила.
– В самом деле?!. – поразился Кочетов. – Но я думал, этот дом – единственно для прикрытия… Я и предположить не мог… В таком случае, вопросов больше не имею!
– Очень хорошо, что Зосимова вернулась. – медленно, словно раздумывая, выговорил Сметов. – Она – человек наш, до последней косточки! И художница стоящая, скоро загремит по Москве! Графиня Беловзорова со дня на день ей выставку сделает! Художник не меньше учителя на мозг человечий давит… а может, и много больше! Особенно когда художник – правильный, а не все эти… птички-бабочки, никому не нужные, да Афродита в киселе! Правда ведь, Петька?
