Рихард шумно выдохнул и забарабанил пальцами по столу.
— Итак, все мертвы. А мертвецы, как известно, не болтают. Очень… неприятное развитие событий.
— Попробуйте поговорить с живыми, капитан, — посоветовал я, выбрал нужный перстень и отправил его на другой конец стола. — Это вам поможет.
Рихард Колингерт перехватил университетское кольцо, не дав тому слететь на пол, и улыбнулся:
— Спрятали на самом видном месте? Разумно.
Он передал перстень Вильгельму, и тот прочитал надпись, выгравированную на внутренней стороне ободка:
— «Бакалавр Клаус Шеер».
— Ренмельский университет, — с непонятным выражением произнес капитан, словно пытался распробовать это словосочетание на вкус. — Ох уж мне этот рассадник вольнодумства…
Я сделал вид, что ничего не услышал. Не сработало — отмолчаться не получилось.
— Это все, магистр, чем вы можете нам помочь? Вы больше ничего не брали с тела?
Святые небеса! Безумно не хотелось расставаться с записями чернокнижника, но в сложившейся ситуации ничего иного попросту не оставалось. Я зарекся совершать поступки, которые обернутся в будущем колотой раной между третьим и четвертым ребрами в самой, казалось бы, не располагающей к тому обстановке.
Стоило только опустить руку в подсумок, спину уколол пристальный взгляд бретера, а эфир потек, готовый свиться в ломающие кости силки. Не подав виду, я выудил тетрадь и кинул ее на стол.
— Записи чернокнижника.
— Вы читали их? — уточнил Рихард столь небрежно, словно его совершенно не интересовал ответ на этот вопрос.
— Они зашифрованы.
Капитан лиловых жандармов кивнул и негромко произнес:
— Остается лишь поблагодарить судьбу, магистр, что вы оказались в нужном времени в нужное время…
Намек многозначительно повис в воздухе; я прекратил складывать перстни в мешочек и объявил:
— Случайность, не более того.
— В самом деле? Если вы вели следствие и опасаетесь за жизнь осведомителей, то уверяю…
— Капитан! — бесцеремонно перебил я собеседника. — В настоящее время я не веду и не вел никакого следствия. Я направляюсь в университет Святого Иоганна для проведения некоторых изысканий, а все лето безвылазно просидел по ту сторону Нарского хребта в Риере!
Рихард Колингерт вздохнул:
— Никто не ставит под сомнения ваши слова, магистр…
Но тон капитана говорил об обратном, пришлось наступить на горло собственной гордости и разложить на столе подорожную, приглашение на замещение вакантной должности, командировочные бумаги и охранную грамоту, выписанную епископом Кларнским.
Бумаги сыграли свою роль, и очень быстро беседа подошла к концу, чему я был несказанно рад. Внимание некоторых людей не сулит ровным счетом ничего хорошего.
— Лаура, посмотри… посмотрите это.
Рихард передвинул тетрадь колдунье, поднялся из-за стола и направился к выходу. Вильгельм и бретер последовали за капитаном, а мне пришлось задержаться, дабы собрать документы и дать необходимые пояснения по ритуалу.
— Магистр, почему вы не носите свое университетское кольцо? — спросила вдруг девушка, которая была младше меня на несколько лет и окончила обучение явно не так давно.
— А вам нравится, когда простецы делают знаки от сглаза и плюют вслед? — ответил я вопросом на вопрос.
— Считаете это достаточным поводом? — Лаура дождалась моего кивка, указала на тетрадь и холодно попросила: — Будьте добры показать схему сорванного ритуала.
Ох уж эта цеховая гордость! Люди слишком много значения придают всякой мишуре. Снять перстень для них словно отречься от собственных способностей и добровольно опуститься до уровня простецов. Мне бы их проблемы!
— Вот эта схема, маэстро. — Я раскрыл нужную страницу, собрал со стола документы и вышел из комнаты, не прощаясь.
Полагал, будто задержался достаточно, но капитан Колингерт так никуда и не ушел, стоял в коридоре.
— Магистр! Я могу рассчитывать на ваше благоразумие? — Он положил руку мне на плечо, проникновенно заглянул в глаза и предупредил: — Не стоит распространяться о случившемся…
— Буду нем как рыба, раз это надо для пользы дела, — пообещал я, накрыв ладонь Рихарда своей. — Да и с кем откровенничать в Кларне, капитан?
Колингерт на миг задумался, затем спросил:
— И долго вы там пробудете?
— Не имею ни малейшего представления. Все зависит от сложности расследования.
— Мы с вами неплохо пустили кровь лаварским еретикам, магистр. Я буду молиться, чтобы с вами не стряслось чего-нибудь… непоправимого.
Рихард убрал руку, и я отступил от него, судорожно стиснув кулак. Не из желания ударить, вовсе нет. Просто не хотелось дать развеяться теплу чужого эфира.
— Благодарю, капитан, — сказал я, хоть мы оба прекрасно знали, что воспоминания о боевом братстве — лишь пустые слова, за которыми скрывается банальная угроза. — Где мой человек?
— Ужинает, — ответил Рихард и направился к лестнице на второй этаж.
Я через силу улыбнулся. Частичка эфирного тела превратилась в призрачный уголек, и лишь ценой неимоверных усилий мне удавалось ограждать его от соприкосновения с собственной аурой. Пальцы понемногу теряли чувствительность, онемение поднималось по руке все выше и выше. Следовало уединиться, и немедленно, но первым делом я все же заглянул в общий зал.
Тот оказался полон; уж не знаю, выставили обычных постояльцев за дверь или разогнали по комнатам, но на глаза попадались исключительно крепкие парни при оружии в забрызганной грязью дорожной одежде. На столе в дальнем углу лежало несколько кавалерийских арбалетов, рядом стояли прислоненные к стене мушкеты.
Хорхе с кислой миной сидел на лавке меж двух крепышей и без всякого удовольствия, как мне показалось, цедил пиво. Я махнул ему рукой, слуга выбрался из-за стола и подошел.
— Все в порядке, магистр?
— Допивай и приходи, — ответил я, забрал ключ и поспешил в комнату.
А только захлопнул за собой дверь и сразу принялся лихорадочно перебирать четки в поисках одной из двух наполненных эфиром янтарных бусин, что купил в лавке братства святого Луки и еще не использовал для своих нужд. Призрачный уголек в кулаке уже не горел, а пульсировал подобно назревшему нарыву, сбивал болезненными уколами с толку, мешал определить на ощупь нужное зерно.
Ну где же оно? Где?!
Неожиданно пальцы ощутили тепло зачарованного янтаря, и я поспешно втолкнул в полированный камень крупицу чужого эфира, надавил и запечатал ее там усилием воли. Бусина дрогнула и засветилась, обожгла пальцы, но очень быстро потускнела и остыла, стала неотличима на первый взгляд от других.
