— Вздор! — фыркнул он. — Бросьте ваши штучки! Если на этом все…
— Ральф вон Дален пришел сюда в первое воссияние прошлого месяца, — сказал я и пошел ва-банк, — в тот день он получил от вас старый пергамент, один из тех, что уцелели при сожжении монастыря Святого Иоганна. Следующим утром его рассудок… помутился. И лучше бы вам убедить меня, что эти два события никак не связаны между собой.
Отец Маркус уже открыл рот, но я поднял ладонь, призывая его к молчанию:
— Если ответы меня не устроят, я буду вынужден пойти к его преосвященству и рассказать обо всем, а вам ведь известно, сколь трепетно епископ относится к своему племяннику.
— Все, что знаю, я уже сказал. Больше мне сказать вам нечего! — отрезал смотритель библиотеки и, не удержавшись, добавил: — Да и что это теперь изменит?
Не воспользоваться мимолетной слабостью собеседника я попросту не мог.
— Многое. Это изменит многое. Рассказать вы и так все расскажете, не важно кому. Но если расскажете мне, а сверх этого окажете, так скажем, небольшую услугу, будет просто глупо подставлять вас под удар.
В глазах смотрителя библиотеки появился интерес.
— Чего вы хотите? — спросил он, но тут же сложил два плюс два и понимающе протянул: — Ах да! Вам же нужны «Имена всех святых»!
— Нужна именно та книга, которую вы получили из университетской библиотеки! — предупредил я. — Впрочем, не будем забегать вперед. Что за дела у вас были с племянником епископа?
Но отец Маркус продолжал колебаться.
— Если я расскажу все, что знаю, — осторожно произнес он, — это останется между нами?
Я не стал давать невыполнимых обещаний и покачал головой:
— Выбирайте сами, кем хотите оказаться в глазах его преосвященства: злодеем, случайным свидетелем или тем, кто помог распутать это дело.
— Да кто вы, черт возьми, такой?! — не сдержавшись, вспылил смотритель библиотеки. — Кто вы?!
— Тсс! — поднес я палец к губам. — Ну какие черти, право слово? Разве не учит наша церковь, что не должно персонализировать хтонических обитателей бездн запределья?
Отец Маркус враз растерял весь свой пыл и даже слегка побледнел. Склонность к подобным нравоучительным сентенциям имели дознаватели ордена Герхарда-чудотворца, а они редко когда давали уйти грешникам от справедливого воздаяния.
Смотритель сел, потом вздохнул.
— Что связывало нас с Ральфом? — поднял он на меня озлобленный взгляд. — Будто сами не знаете! Разумеется, книги!
— Подробней!
— Ральфу понадобилось одно редчайшее сочинение, он обратился ко мне.
— Не заставляйте тянуть все из вас клещами! — впервые повысил я голос. — Какое именно сочинение хотел получить Ральф?
Упоминание клещей не понравилось отцу Маркусу до крайности, и он соизволил ответить по существу:
— «Житие подвижника Доминика в рассказах святого Луки».
Ответ меня несказанно удивил.
— То самое, что вам передал университет?
— То самое? — фыркнул отец Ральф. — Можно подумать, есть какое-то другое! Это уникальная вещь, существующая в единственном экземпляре! — Он немного помолчал и пожал плечами. — Сейчас уже не в единственном, но Ральфу был нужен именно оригинал. Сделанные нашими переписчиками копии его не устраивали.
— И почему же?
— В ту книгу были подшиты еще более старые пергаменты. Их не стали переписывать, просто не смогли перевести. Предполагалось, те заметки были сделаны рукой самого святого Луки. Он происходил из северных земель, там была собственная письменность, ныне забытая.
Я недоуменно покрутил шеей:
— И что же такого важного могло быть в этих пергаментах?
Отец Маркус всплеснул руками:
— Что такого важного?! Подумайте сами! Святой Лука был учеником Доминика! Он принимал его исповедь на смертном одре и читал отходную молитву! Что такого важного он мог записать, а?
Захотелось приласкать плешивую голову крепкой затрещиной, но я подавил этот порыв и кивнул.
— Итак, Ральф получил книгу и вырвал один из пергаментов…
— Что?! — вскрикнул смотритель библиотеки. — Ничего подобного! Той книги у нас больше нет. Его преосвященство отправил ее архиепископу Ольскому! И еще дюжину редчайших сочинений! На него словно умопомрачение нашло!
Возносить хулу на владетеля здешних мест было не слишком благоразумно, но сейчас я одернул собеседника по совсем иной причине:
— Пергамент! Где Ральф взял пергамент?
Отец Маркус тяжко вздохнул. На осунувшемся лице читалось явное желание ответить, что он понятия не имеет ни о каком пергаменте, но коготок увяз — всей птичке пропасть, и смотритель библиотеки запираться не стал.
— Вместе с «Житием» из университета привезли кипу обгорелых листов, в основном записи о ведении монастырского хозяйства. Их свалили в подвале, там Ральф и отыскал пергамент, который мог выпасть из растрепавшегося переплета раритета. Он взял его, намереваясь показать книжнику и сделать копию. Обещал вернуть на следующий день, но больше так и не появился.
— Стоп! — хлопнул я ладонью по столу. — Что еще за книжник?!
— Какой-то коллекционер древностей. На оригинал он не претендовал, достаточно было точной копии.
— Имя?
— Не знаю, — ответил смотритель и взгляда при этом не отвел. — Действительно не знаю. С книжником общался Ральф. В обмен он хотел получить какое-то редкое сочинение по тайным искусствам. Для этого все и затевалось. Я просто… помог.
Я несколько минут «крутил» собеседника, заходя то с одной стороны, то с другой, но все впустую. Имени таинственного коллекционера отец Маркус сообщить не смог, и я крепко задумался, перебирая возможные кандидатуры.
Декан Келер, имевший пристрастие к старым книгам, отпадал по той простой причине, что мог сделать копию «Жития», когда оно еще хранилось в университете. Да и в библиотеку кафедрального собора попал бы, возникни такая нужда. Косой Эг тоже не подходил. Барыш книготорговцу мог принести оригинал сочинения, но никак не его копия.
Выходит, дело не в исторической ценности тома, а в его содержимом. Но кого могли заинтересовать заметки святого? Теологов? Вздор! Университетские теологи, по словам Эльзы, были отнюдь не редкими гостями в библиотеке кафедрального собора. Содействие Ральфа им бы точно не понадобилось.
Кто-то со стороны? Или, быть может, дело вовсе не в самом святом Луке, а в его патроне — подвижнике Доминике? Раскаявшийся имперский книжник считался родоначальником ритуального направления магии как науки, и ловцов скрытых смыслов вполне могли привлечь записи о нем.
Итак, неизвестным книжником был адепт тайных искусств, но не из числа профессуры. Если он и преподавал в университете, то относительно недавно. На момент его утверждения в должности «Житие» уже передали кафедральному собору. И это не теолог.
