Вон Бальгон выслушал меня, не перебивая, затем резким движением, будто разжавшаяся пружина, поднялся на ноги.
— Сейчас я еду на встречу с руководством университета. К моему возвращению извольте подготовить подробный письменный отчет!
Крутнувшись на пятках, он вышел из комнаты, а я позвал Уве и велел тащить писчую бумагу, перо и чернильницу. И принесло же на мою голову этого формалиста!
Вернулся Герберт вон Бальгон мрачнее тучи.
— Магистр! — вперил он в меня негодующий взгляд. — Вы не рассказали мне и половины!
Я постарался принять расслабленную позу и кисло улыбнулся:
— В самом деле?
— Ваше поведение — верх непрофессионализма! — продолжил яриться вице-канцлер, лицо его раскраснелось и пошло пятнами. — Публично оскорбить дочь влиятельного аристократа — как вам только в голову такое пришло, скажите на милость?
Я мог без труда оправдаться — достаточно было просто поведать о своих подозрениях насчет сеньориты Розен, — но столь важную зацепку решил во что бы то ни стало придержать для себя. Поэтому лишь виновато понурил голову и промолчал.
— А дуэль? Это просто немыслимо! — возопил Герберт, будто ему самому не приходилось отстаивать честь с помощью шпаги. — Невероятное пренебрежение интересами комиссии! А бомба? Впали в детство и решили поиграть с шутихой?
— Благодаря бомбе было получено неопровержимое доказательство присутствия в аудитории чернокнижника!
— Это лишь ваши слова!
— Все это, — потряс я исписанными листами, — только мои слова! Но это слова магистра-расследующего, и с ними придется считаться!
Вице-канцлер поджал губы и со значением произнес:
— На вас написали заявление о вымогательстве! Три гульдена — сумма немалая! Вешают и за меньшее!
Я чуть не задохнулся от возмущения:
— Это не заявление о вымогательстве! Это явка с повинной! Три гульдена — изъятая у правонарушителя взятка!
— И где же тогда они? Вы не приобщили их к материалам дела и не сдали в доход казны!
— Ваше сиятельство, разве не интересен тот факт, что злоумышленники расплатились золотом? Новенькие гульдены, будто только с монетного двора, — большая редкость. Я раздал их своим людям, чтобы они навели справки!
— А теперь ваши люди мертвы и казенные деньги канули в неизвестность! Как удобно! — фыркнул Герберт и поднял руки, намереваясь запустить пальцы в волосы, но в последний миг отдернул их, не желая нарушать укладку. — Эта сумма будет вычтена из вашего жалованья, магистр!
— Как скажете, ваше сиятельство.
— И ради всего святого — зачем вы вломились в церковь? Если этот случай дойдет до епископа, придется за вас краснеть!
И вновь я своих резонов открывать не стал и виновато пожал плечами:
— Простите, мне показалось важным помолиться за упокой своих людей. Уверен, его преосвященство сочтет это достойным оправданием моего поступка. И я уже оплатил ремонт двери.
— Та-а-ак… — протянул Герберт вон Бальгон. — Так! — Он посмотрел на входную дверь и начал перечислять: — Племянник его преосвященства при смерти. Чернокнижник на свободе. Некий книгочей, который вообще не наша забота, не найден. Магистр-расследующий ранен в результате покушения. И все это разгребать мне. Мне!
Вице-канцлер толчком распахнул входную дверь и скомандовал:
— Заходите, магистры!
Первой в комнату прошла высокая статная сеньора. Властное и породистое лицо при некоторой снисходительности к черноволосой даме можно было счесть даже красивым, а вот фигура никакой снисходительности не требовала. Она так и привлекала мужские взгляды, и виной тому был отнюдь не глубокий вырез декольте. Даже сейчас, в скромном дорожном платье маркиза Адалинда цу Лидорф своим животным магнетизмом заставляла ускоряться сердцебиение и будила… хм… фантазии.
Но только не у меня. Магистр-управляющий риерским отделением была той еще злобной сукой; именно из-за ее вмешательства до сих пор хлебал тюремную баланду маэстро Салазар. А ведь будь он вчера со мной, и все бы сложилось совсем иначе. Ну что за день сегодня такой?!
Вслед за маркизой через порог переступил Риперторп; он держался скованно и явно чувствовал себя не в своей тарелке.
— Магистры, — через силу улыбнулся я, приветствуя вошедших.
— Филипп, дорогой! — всплеснула руками Адалинда. — Надеюсь, ваше ранение не слишком серьезно?
Меня это фальшивое сочувствие нисколько не тронуло. Мы терпеть не могли друг друга, и оба прекрасно знали об этом.
— Не слишком, — кратко и кротко ответил я.
Слуги внесли в комнату два стула и оставили нас; Герберт вон Бальгон откашлялся и потребовал от меня изложить свои соображения по делу, а исписанные листы, не глядя, сунул Адалинде.
— Для начала… — поморщился я, — хотелось бы прояснить, чем вызвано присутствие здесь магистра цу Лидорф.
Вице-канцлер воззрился на меня с немым изумлением.
— Вы еще спрашиваете?! — возмутился он. — Вы поставили расследование под удар и не можете больше его возглавлять!
Известие о моем смещении оказалось неприятным, но ожидаемым, прояснить хотелось совсем иное.
— Почему она?
Адалинда оторвалась от записей и обворожительно улыбнулась:
— Филипп, ну сам посуди — ты скомпрометировал следствие, продолжить его должен тот, кого не заподозрят в излишней снисходительности к тебе. Тот, кто сможет сохранить объективность и беспристрастность.
— Именно! — воздел Герберт указательный палец к потолку и вновь потребовал: — Приступайте, магистр!
Я обреченно вздохнул и поведал о ходе следствия. Дальше настало время вопросов, а затем вице-канцлер Вселенской комиссии начал раздавать поручения.
— Люди магистра цу Лидорф помогут университетским педелям отыскать школяров, не явившихся на допрос. Магистр Риперторп побеседует с владельцем книжной лавки «Старый пергамент». Я опрошу Эгхарта Новица. Адалинда, на вас декан Келер. И прошу — по возможности, не обостряйте ситуацию. Здесь и без того наломали немало дров.
Я не стал возмущаться очередному камню в свой огород и спросил:
— Чем заняться мне?
— Вам?! — изумился Герберт. — Вам надлежит отбыть в Ренмель и держать ответ перед дисциплинарным советом! Отправляйтесь немедленно! Чем раньше о вас здесь позабудут, тем лучше!
Я судорожно сглотнул и покачал головой:
— Боюсь, это невозможно.
— Что?! — взревел вице-канцлер. — Вы забываетесь, магистр!
— У меня и в мыслях не было сомневаться в полномочиях вашего сиятельства, — быстро произнес я. — Но профессор Гаус настоятельно рекомендовал соблюдать постельный режим, а в дороге я точно не сумею должным образом обрабатывать рану.
