Кира хохотала в полном восторге. Таисия Александровна, закончив с рукавами, ловко перехватила внучку и принялась завязывать распустившийся бант.
В дверь позвонили. Шульгин пошел в прихожую. Кира, воспользовавшись моментом, заговорщически шепнула:
– Тасенька, ты дедушке не говори, что я сегодня в его портфель куклу положила!
– Зачем?!
– Ну пускай студенты посмеются!
– Ну пускай посмеются! – невольно засмеялась и Таисия Александровна. – Не скажу.
Эти десять лет, которые Кира провела в их доме, пока Лиля лечилась, ездила в санатории и пыталась прийти в себя, были таким счастьем! Разлученная некогда с дочерью и не знающая, что такое первый осмысленный взгляд ребенка, первая улыбка, первое слово, первый зуб, Тася с восторгом растила Киру. Дементий, который никогда не имел детей, был ей одновременно отцом и дедом. Но время шло, Лиля поправлялась, и к Тасе все чаще приходила опасливая мысль: а ведь рано или поздно Лиля поправится настолько, что захочет жить вместе с дочерью, заберет ее… Что же они с Дементием будут тогда делать?
Вот и сейчас: увидела на пороге дочь – и тревожно стукнуло сердце…
– Привет, семья! – весело сказала Лиля, входя.
– Мамочка! – Кира бросилась к ней на шею.
– Привет, Лилюша, – сказала Таисия Александровна, скрывая тревогу. – Вот давай сама заплетай своей дочке косу, а то я ее поймать не могу!
– А вот и заплетем! – с улыбкой согласилась Лиля и села на стул. Кира стояла перед ней так смирно и послушно, словно не она только что носилась по квартире и пряталась под столом. Почему-то в присутствии матери она всегда была как шелковая… – Ну, рассказывайте, как вы тут.
– Каждый день приключения! С утра был кружок кройки и шитья, а после обеда Дементия, кажется, ждет кружок «Дочки-матери»! – с обреченным видом рассказала Тася.
– Ну как, бабуля? Не надоела она вам? – выслушав это, спросила Лиля, расправляя бант в дочкиной косе.
– Да что ты! Цунами-то наше! – засмеялась Тася, испытующе поглядывая на дочь. К чему такой вопрос?
И тотчас сердце дрогнуло при Лилиных словах:
– Кирочка! А ведь я хочу забрать тебя. Домой!
– Здорово, мамочка! – закричала Кира, принимаясь ее целовать. – Но только после школы. И спать я буду у Таси с дедулей. У тебя моих игрушек нет!
Счастливая улыбка слиняла с лица Лили.
– Милые дамы! – деловито вошел Дементий Харитонович. – Нам с Кирой в школу пора. А то опоздаем!
Расцеловавшись со всеми, Шульгин и Кира ушли, а Таисия Александровна и Лиля настороженно поглядели друг на друга.
– Лилюша… – осторожно спросила мать. – Ты это серьезно? Ты правда хочешь ее забрать?!
– Мама, – вздохнула Лиля. – Я вам очень благодарна за то, что, пока я скиталась по всем этим больницам и санаториям, вы заботились о ней и воспитывали. Но сейчас-то я здорова! Я прекрасно себя чувствую! И хочу посвятить ей всю себя!
Тася опустила глаза, задумчиво кивнула, потом решительно взглянула на дочь:
– А как же мы с Дементием? Он отказался от должности в министерстве, чтобы из Ветровска не уезжать, от внучки.
Лиля опустила голову.
– Ты в своем театре прописалась, Родион тоже работает допоздна, – начиная сердиться, продолжала Тася.
– Мам, я не могу так больше! – жалобно призналась Лиля. – Я готова выть от одиночества! Понимаешь?!
– Знаешь, давай так, – рассудила Тася, – ты с Кирой сначала договорись, а потом посмотрим.
– Но ты мне поможешь? – настойчиво попросила Лиля.
– Конечно, помогу! – покорно кивнула Таисия Александровна.
Ее настроение вдруг переменилось. При чем тут работа Дементия, при чем тут она сама? Боже мой, она полжизни прожила разлученной с дочерью – и как же трудно было потом наладить нормальные взаимоотношения! Неужели она и Лиле желает такого же? Нет, она, конечно же, поможет!
* * *
– Мы не должны забывать о том, что каждый коммунист должен быть высокоидейным, активным бойцом партии, правофланговым в шеренге строителей коммунизма!
Раздались аплодисменты. Бурные и, само собой, продолжительные. Похоже, участники пленума были лишены каких бы то ни было сомнений и полностью поддерживали и одобряли доклад Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Леонида Ильича Брежнева.
Говоров кивнул. Он тоже поддерживал и одобрял. Но вот бывает… лезет всякая чушь в голову, особенно если переработаешь и не совсем здоров!
Он приболел, давление поднялось, оттого и слушал доклад по телевизору дома (теперь у него была квартира в областном центре), а не в обкоме партии, в своем кабинете. Однако даже дома товарищ Говоров не позволил себе сменить костюм на что-нибудь попроще или сесть поудобнее. Какой же он правофланговый, если будет слушать доклад генсека, облачившись в пижаму и вольготно развалившись в кресле?!
Телефон, стоявший на столе, зазвонил. Это был внутренний телефон дома для ответственного партсостава, в котором теперь жил Говоров. На входе в подъезд сидел охранник, пропускавший посетителей к жильцам только с их разрешения. Кто же это пожаловал? У Родиона пропуск, а больше к нему никто не ходит… Может быть, Лиля? Нет… Ее Говоров давно уже перестал ждать!
Однако, услышав имя гостя, Михаил Иванович буквально ушам не поверил:
– Кто?! Кто приехал?! Пропустите!
Вот так сюрприз…
Он поднялся из-за стола и поспешно отпер дверь:
– Не ожидал… проходи!
Перед ним стояла Маргарита…
Вот уж не ожидал Михаил Иванович, что так обрадуется приходу бывшей жены, с которой расстался холодно, небрежно, как бы походя, будто рукавицу с руки стряхнул! Здорово же он истомился от одиночества, если даже Маргарита кажется желанной гостьей!
Ну что ж… смотреть на нее по-прежнему приятно. Видимо, ее мания ухода за собой не иссякла с годами. Красавица, совсем молодая женщина! Пышная прическа очень к лицу… да впрочем, ей все всегда было к лицу! Ну и одета, конечно, так, что все эти девки из модных журналов кажутся по сравнению с ней какими-то побродяжками.
Опять же – блеск бриллиантов, говорят, молодит, а она ими так и увешана.
– Ну, здравствуй! – радушно (и в то же время настороженно) сказал Михаил Иванович.
– Здравствуй, – с улыбкой отозвалась Маргарита и подставила щеку для поцелуя.
Говоров неловко чмокнул эту румяную (подрумяненную, причем очень искусно!) щечку.
– Как ты меня нашла?
– Да ведь у нас с тобой сын общий. – Маргарита позволила снять с себя белое ворсистое пальто, осталась в чем-то таком… шелестящем, красном.
Говоров вспомнил, что она всегда любила красный цвет и все его оттенки.
