– Агнес? – Спрашивать было излишне, потому что она была в точности как я в том возрасте. Только чуть потяжелее и с более темными волосами. Она смотрела на меня, рот полуоткрыт, глаза распахнуты. Словно я была привидением. – Это я, твоя сестра. Ты меня не узнаешь?
Я протянула руку, и она взяла ее. Она вдруг вся задрожала и уронила чемодан. Отпустила мою руку и обхватила себя руками.
Она втянула голову в плечи.
– Пойдем, малышка. – Я приобняла ее и почувствовала, как ее дрожь передалась мне.
Я глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и ощутила ее запах, он казался знакомым.
– Ты очень напугана? – прошептала я. – И грустишь? Я понимаю. Должно быть, тебе было сложно, когда она умерла.
– Ты похожа на нее. Ты очень похожа на нее, – пробормотала она, уткнувшись лицом в мое плечо.
– Правда? Столько времени прошло, что я почти не помню. У меня даже нет ее фотографии. А у тебя есть?
Я медленно гладила ее по спине, пока ее дыхание не стало ровным. Она отпустила меня и отступила на несколько шагов. Достала из кармана замусоленную фотографию и протянула мне. Мама сидела на вращающемся табурете в своем длинном голубом платье. В том, что она надевала на вечеринки.
– Когда сфотографировали?
Агнес не ответила – возможно, не знала. Мамины глаза были полны жизни.
И только в тот момент я поняла, что она действительно умерла, что я больше никогда ее не увижу. На меня нахлынула тревога. Она умерла, считая, что я наплевала на нее. И я уже никогда не смогу доказать ей, что это не так.
– Может, встретимся с ней в раю, – предположила я, но Агнес заплакала после этих слов.
Я сдерживала свои слезы. Почувствовала, как стало холодно в груди, и меня затрясло.
– Тс… не плачь, Агнес. – Я прижала ее к себе и впервые заметила, какая она уставшая: веки опухли, под глазами синяки. – Ты знала, что самый лучший шоколад в мире продается здесь, в Париже?
Агнес вытерла слезы.
– А ты знала, что шоколад – лучшее лекарство от слез? Так получилось, что самое замечательное кафе прямо здесь, за углом, – продолжила я. – Пойдем?
Я взяла ее за руку, и мы медленно пошли по платформе. Все напоминало мне о том, как я шла здесь с мадам семь лет назад. Тогда я не плакала. Но моя сестра плакала. Моя младшая сестра, которую, как и меня, непреднамеренно выбросили в огромный мир. Заботиться о ней – моя работа. И это пугало меня.
Агнес перевернула мою жизнь с ног на голову. Мне предстояло заботиться о ней, и меня сразу же охватило волнение. Ей нужна хорошая школа, чтобы выучить французский. Она не должна убираться или работать горничной. И я никогда не позволю ей стоять перед камерой и сверкать фальшивой улыбкой. У Агнес будет все, о чем всегда мечтала я: образование, возможности и, что важнее всего, детство, которое продлится дольше моего.
На следующий день я сообщила об Агнес своим двум соседям. Просмотрела заказы. У меня была фиксированная работа. Показы в универмагах. Фотосъемки для Lanvin и Chanel. То, что в начале меня пугало и отталкивало, стало моей повседневной жизнью.
Поклонники продолжали виться вокруг меня. Я встречалась с ними, когда выдавалась возможность, принимала купленные ими подарки и недолго разговаривала. Но никто из них не мог занять место Аллана в моем сердце. Никто никогда не смотрел на меня так, как он. Никто не внушал то чувство безопасности.
Или место Агнес. С тех пор как она переехала, я старалась как можно быстрее продать их подарки и на эти деньги покупала ей учебники. Я больше не тратила время на поиски туфель, которые подходили к ткани моего платья.
Глава одиннадцатая
– Надеюсь, вы понимаете?
Она отворачивается, смотрит в окно. Ветерок гоняет облака по небу, заставляя маленькие белые клубочки двигаться с разной скоростью: верхний слой неподвижен, но те, что находятся ниже, быстро проносятся мимо окна и исчезают из виду.
Сидящий возле нее мужчина откашливается и зовет ее по имени. Она поворачивается к нему.
– Вам нельзя жить одной, вы едва можете ходить. Вы не сможете даже сходить в туалет без помощи. Дорис, поверьте мне. Вам будет лучше в интернате. Это ненадолго, и вы сможете взять с собой что-то из своей мебели.
Социальный работник со своими бумагами уже в третий раз приходит к ней. Третий раз она выслушивает его доводы о том, ей нужно продать свою квартиру и поместить на склад мебель и вещи и отправиться доживать свой век в интернат. Ей пришлось три раза побороть желание ударить его по голове чем-то тяжелым. Она никогда не съедет с улицы Бастугатан. И он в третий раз уйдет из палаты без ее подписи.
Но он не спешит уходить. Нервно барабанит пальцами по стопке бумаг, и этот звук отдается эхом в ее голове.
– Только через мой труп, – шипит она. – И не мечтайте, что я поставлю под этим подпись, я это уже говорила, ничего не изменилось с тех пор.
Он глубоко вздыхает и в сердцах бросает папку с бумагами на тумбочку:
– Но как вы собираетесь справляться одна, Дорис? Расскажите.
Она смотрит на него:
– Я до этого замечательно справлялась. Вот и продолжу в том же духе. Всего лишь сломано бедро. Я не калека! И не мертва. Пока что. А когда умру, это случится не здесь и не в «Блубелл». Кстати, вы бы лучше пожелали мне скорейшего выздоровления, чем тратили наше с вами время. Дайте мне несколько недель, и увидите, что я снова буду ходить. Сомневаюсь, что вы расписались бы в собственном бессилии после перелома бедра и операции на суставе. Так почему я должна это делать?
– Есть места и похуже «Блубелл». Мне пришлось уговорить руководителя интерната, чтобы вас туда взяли, обычно они не берут пациентов в вашем состоянии. Воспользуйтесь этой возможностью, Дорис. Если с вами снова что-то случится, когда вы будете одна, вы окажитесь в доме престарелых.
– Угрозы не действуют на стариков, уж вы-то должны об этом знать, судя по вашей работе. А если не знаете, то сегодня вы усвоили кое-что новое. А теперь можете идти и беспокоить кого-то другого. Я хочу спать.
– Вы думаете мне нравится докучать вам ненужными вопросами? – Его брови сошлись на переносице, рот вытянулся в тонкую линию. – Вообще-то, я пытаюсь вам помочь. Вы должны понять, что это ради вашего же блага. Что вы не можете жить одна. Вам некому помочь.
Когда он наконец уходит из палаты, слезы текут по морщинистым щекам Дорис в сухой старческий рот. Сердце все еще раздраженно колотится. Она поднимает руку, которая украшена синяками от катетера, и вытирает щеку. Упирается взглядом в стену и упрямо двигает правой ногой, назад-вперед, и так десять раз. Как показывал физиотерапевт. Потом пытается на несколько миллиметров приподнять левую. Смотрит на бедро, представляет зависшую в воздухе пятку. Секунда, и она снова опускает ногу на подушку. Это движение отняло у нее все силы. Она разрешает себе немного отдохнуть и переходит к третьему упражнению.
