Сначала речь в них идет о деньгах. Но потом тон сменяется.
Дорис, я не могу видеть ее дома. Ты знаешь, как я забеременела? Я тебе никогда этого не рассказывала. Была под кайфом. Как обычно. Я даже не знаю, как он выглядел. Он просто напал на меня и не отпускал всю ночь. Я вся была в синяках. Какой ребенок может появиться на свет после такого? Когда я рожала, то снова была в дурмане, и мне кажется, что она тоже. Кричала, кричала, кричала. Пожалуйста, вернись и помоги мне.
Дженни продолжает читать.
Она не может уснуть с тех пор, как ты уехала. Плачет, пока просто не отключится от усталости. Каждую ночь. Я не могу так больше. Завтра же отдам первому встречному. Я не хотела ее.
– Алло. Алло, кто это?
Дженни сидит с телефоном в руке и смотрит на фотографию Вилли на экране.
– Дженни? Дженни, это ты? Что-то случилось? Дорис умерла?
– Она никогда меня не любила.
– Кто? Дорис? Конечно любила. Конечно любила, детка!
– Мама.
– Что ты имеешь в виду? Тебе что-то сказала Дорис?
– Она ничего не говорила. Я нашла письма. Письма, в которых моя мама писала, что ненавидит меня.
– Но ты ведь это уже знала?
– Ее изнасиловали. Вот как я появилась.
– О, милая…
– Жаль, что я открыла эти конверты.
– Детка… – Его дыхание кажется тяжелым. – Ты знала, что они от нее, прежде чем открыла?
– Я узнала почерк. И не могла остановиться. – Она теряет контроль и начинает кричать: – Чертово дерьмовое детство! Чертова жизнь!
– Детка, все изменилось. Ты выросла, у тебя все хорошо. У тебя есть я. И дети. Они любят тебя. И я люблю тебя больше всего на свете.
Она шмыгает носом, трет глаза. Запускает руку в волосы:
– Да, у меня есть ты. И дети.
– И у тебя всю жизнь была Дорис. Представь, если бы ее не было.
– Мама, наверное, выбросила бы меня на улицу.
– Твоя мама была больна. Уверен, что, когда она писала эти письма, она была не в себе. Телефонные звонки тогда были дорогими. Она писала их и отправляла, не думая о том, что пишет. Дорис не стоило их хранить. В твоей жизни были моменты, которые нужно помнить, но это не они.
– Тебе-то откуда знать?
– Не кричи, я просто хочу успокоить тебя. И я знаю. Ты сама мне говорила.
– Что, если я все выдумала? Чтобы казаться нормальной.
– А ты выдумала?
– Возможно, немного. Я не помню.
– Выброси эти письма. Это забытая история. Сейчас это не имеет никакого значения. Попытайся немного поспать, если сможешь.
– Нет, имеет! Я всю свою жизнь надеялась…
– На что?
– Что она все-таки меня любила.
– Любила. Она не была собой, когда все это писала. И ты любима. Я тебя люблю. Люблю больше всего на свете. И дети. Ты для многих очень много значишь. Не забывай об этом. В том, что случилось с твоей матерью, нет твоей вины.
– Есть.
– Нет, это не твоя вина. Ребенок не виноват в проблемах своих родителей. Это все наркотики.
– Ее изнасиловали.
– Ты здесь ни при чем. Тебе было суждено родиться, чтобы стать моей женой и замечательной мамой нашим детям.
Слезы снова текут по ее щекам.
– Дорис скоро умрет.
– Я знаю, тебе тяжело. Извини, что думал только о себе, требуя твоего возвращения.
– Ты не думаешь, что я должна вернуться?
– Нет. Я скучаю по тебе, люблю тебя, ты мне нужна, но я тебя понимаю. Жаль, что не могу быть рядом, чтобы поцеловать тебя на ночь.
– И обнять.
– Да, и обнять. А теперь попытайся поспать. Все хорошо. Я люблю тебя. Больше всего на свете.
Дженни кладет трубку и продолжает смотреть на конверты. Она не должна этого делать, но не может остановиться. Снова и снова перечитывает. Слова врезаются в мозг. Слова от мамы, которой не было рядом. Которая не была мамой.
Глава тридцатая
Это не боль. Не отвращение. Не тоска. Это воспоминания. Давно забытые, спрятанные глубоко внутри, они посещают ее одно за другим. Она не может уснуть тихой стокгольмской ночью. Мысли переполняют ее, она оставляет спящую Тайру и, закутавшись в одеяло, садится за кухонный стол, подтянув колени к подбородку. Перед ней бумаги Дорис. История ее жизни. Она начинает читать, чтобы отвлечься от своей. Но не может сосредоточиться, слова сливаются воедино. Она вдруг не может понять ни слова по-шведски.
Все ее худшие воспоминания связаны с английским языком. Все они родом из Америки. Шведский означает безопасность. Дорис – любовь. Она появилась тогда, когда была так нужна, и осталась настолько, насколько было необходимо. Пришлось бы – осталась бы и дольше. Даже когда Элизу выпускали из лечебницы, Дорис оставалась самым адекватным человеком в окружении Дженни. Для ребенка, который никогда не видел нормальной жизни и мог судить о ней лишь по рассказам друзей, это время было бесценным подарком. Сэндвичи в коробках, напоминания о спортивной форме и домашнем задании, подписанные документы, которые надо вернуть учителю, две косы из длинных волос, чистая одежда и горячая еда не из одноразовой посуды.
Когда они с мамой оставались одни, она ходила в школу в потрепанной обуви. С огромными дырками в подошве. Она даже выработала особый шаг, чтобы друзья не заметили этого и не смеялись над ней. Иногда она и сейчас так ходит.
Те вечера, когда Дорис сообщала, что мама возвращается домой, были самыми сложными для Дженни, она начинала с тревогой ждать отъезда Дорис. Та всегда обещала остаться еще на какое-то время и всегда сдерживала слово. Дорис всегда делала, что обещала. Замечательная, умиротворяющая Досси.
Она возвращается в кровать и ложится рядом с мягкой, теплой Тайрой. Гладит ее светлые волосы, вытирает соплю с носа. Малышка не может дышать через нос, он заложен и распух. Нужны капли в нос, думает Дженни и поднимается, чтобы сходить в ванную. Роется в вещах Дорис.
Находит лак для волос, масло для укладки волос, маски. Она знает, что Дорис всегда дорожила волосами, каждый день она проходилась расческой по волосам, наверное, сотню раз. Когда Дженни только познакомилась с ней, волосы Дорис были длинными и густыми, всего с несколькими седыми волосками среди темно-русых. Она никогда не красила волосы. Теперь они совсем седые и очень тонкие. Коротко пострижены, и Дженни уверена, что ей это совершенно не нравится. Она совсем забыла о каплях в нос и берет масло, бигуди и маску для волос. Складывает их в сумку с детскими вещами.
