Время до обеда пронеслось быстро. Доброга вновь позвал за стол. Хозяева, как и вчера, были доброжелательны и радушны. Чернавка вынесла состряпанную ещё утром ячменную кашу, напечённых блинов с пахучим мёдом, нарезала ломти вяленого мяса, выставив и квашеную капусту в глиняных горшках, и мочёные огурцы. Староста всё выспрашивал о князе Мстиславе, о его старшем брате, волновало его отцовское сердце, как будет жить дочка. Получив скомканные ответы, Доброга больше не пытался донимать излишне. А Дарко лишь угрюмо поглядывал на хозяйку Вельмиру, отмечая, что дочка явно пошла в отца, да и с ним не была больно схожа, видно, больше бабкиных корней.
Невеста вышла с позволения Доброги только когда все поднялись из-за стола. Одета она была тепло, по-походному, голова платом покрыта, коса убрана – девица предстала перед ним такой, какой он увидел её в лесу. Девушка, отчаянно и упрямо избегала глядеть на чужаков, особенно на Дарко. Не показывала даже вида, что помнит о случайной их утренней встрече. Полад тоже узнал девку и как-то странно улыбался, пока не столкнулся с хмурым взглядом Дарко. Тогда улыбка его сползла. Ни о чём не подозревающие родители вышли проводить их за ворота. Остальные гридни, что всем скопом ночевали в другой клети, уже были в сборе и ждали распоряжений. Дарко поднялся в седло, оглядывая толпу людей, что вышли поглазеть на редкостных гостей. Перешептывались, кивали в сторону невесты и явно были чем-то озадачены, а некоторые и злы. Впрочем, у простого народа может вызвать зависть то, что не их дочка, а старосты отправляется ныне в белокаменный городище, как желанная и ценная гостья.
Дарко подал знак воинам выдвигаться, чтобы больше не привлекать всеобщего внимания, от которого дочка старосты вся сжалась и ёрзала в седле, не отрывая взгляда от земли – того и гляди, заплачет. Благо с ней увязалась чернавка, всё не так страшно одной. Девка-то не горевала, напротив, разрумянилась, глаза как две плошки, счастливые и сверкающие, очень уж напоминала ту рыжую кошку.
Отряд миновал многолюдную широкую улицу, по одной стороне которой воздымались в небо терма с массивными воротами. Выехав за околицу, Дарко всё не мог никак избавиться от чувства тревожности, до сих пор представлялось, что в его спину вонзаются, как гвозди, чужие взгляды. Видно недавно происходило в Елице что-то неладное, раз народ так возмущённо и пасмурно провожает дочку старосты, видно были раздоры да распри. Впрочем, это не его тяжба. Княжич, посматривая на ехавшую немного в сторонке закутанную в суконную накидку молодую девушку, пытался отогнать накатывающее тягостное смятение, которое и без того рвало душу на части. Она, будто почуяв чужой взор на себе, повернулась, полоснув опечаленным взглядом, и тут же отвернулась, робко опустив ресницы. Видно никак не оправиться от разлуки с родичами. Да и он хорош! Запугал изрядно её, преградив ей дорогу.
Терзаясь угрызением совести, Дарко сжал зубы, старался излишне не рассматривать девчонку, отрешаясь ото всего и сосредотачиваясь на дороге. Его думы и в самом деле в скором времени рассеялись, теряясь в окружающих просторах. В пролеске, через который они двигались, висела дремотно-сонная загустевшая тишина, только глухо переговаривались гридни, шуршала густая янтарного цвета листва под копытами лошадей, изредка доносился хруст в кущах. Пахло грибами и свежестью древесной коры. Под низким сизым небом лес пестрил буйно: то вспыхивал костром клён, то сияла белизной берёза с яркой, как яичный желток, кроной. Мать-земля заснула, и всё замерло в преддверии долгой холодной зимы. Хотелось тоже так, как эти самые дубы, пустить корни в недра земли, вытягивая живительные соки, и просто дышать глубже, видеть небо и птиц, слушать тишину. Размеренность пути и покачивание в седле быстро умиротворили путников.
Полад, следовавший смежно с княжичем приободрился и улыбался, как боровой кот, щуря глаза.
– А ведь успеваем к заморозкам, – нарушил он молчание. – Ты как? Готов к походу за Межну на Ставгонь? – припомнил тему, решив разговорить угрюмившегося приятеля.
Дарко ненароком обернулся, выхватывая из числа воинов девушку. От его внимания не ускользнуло, как она напряглась, плотно сдавив губы, и смотрела в загривок лошади, знать прислушивалась к беседе.
– Как вернёмся, оповещу об этом отца, – вернул взгляд на Полада Дарко.
Больше он ничего не сказал, предаваясь раздумьям о походе. После Навьей седмицы и отбудет. Помянет пращуров и в добрый путь. В случае, если оставит отца и покинет Дольну до заморозков, то вернётся к Громнице. Дарко мучительно-тягостно вздохнул. Ему необходимо уехать, необходимо раздолье. Однако равно, как бы княжич себя не утешал, сейчас, когда невеста отыскалась и он свободен как шторм на море, покидать городище и бросать на волю судьбы девчонку представилось уж не так и лёгким решением. С чего бы?! Столько времени жил на привязи, как цепной пёс, что теперь и бежать только прочь, а страшно. С горечью осознал, как свыкся с такой жизнью. Теперь потребуется много времени, чтобы окрепнуть, встать на ноги. И этот поход – испытание, где он должен найти свой путь. Где не будет рядом ни отцовской поддержки, ни матушкиной заботы. Где он будет полагаться только на себя.
От мыслей его отвлекли шорохи. Дарко поднял голову, хватаясь за рукоять клинка. Замолкнувшие гридни быстро окружили девиц, закрывая собой от чужих глаз.
Из сырых рудовых зарослей, под полог которых отряд давным-давно окунулся, чванно и совершенно не таясь вышли пятеро юношей, одетые в овечьи кожухи, и, хвала богам, без оружия. Дарко невольно ухмыльнулся, некоторых из них он припомнил сразу. Вот только что же надобно деревенским Елицы? Ответ пришёл мгновенно.
«Неужели девку пришли отбивать?» – фыркнул он, переглядываясь с Поладом. На лице побратима тоже играла едва сдерживаемая насмешка.
Кто-то громко ахнул из девушек, и судя по голосу, это оказалась чернавка. Она сжала руку Росьи и таращилась во все глаза на парней. Та же смотрела на молодых людей с недоумением, делаясь белее берёзовой коры, а после взглянула на княжича, обжигая виноватым и умоляющим взором, от чего его покоробило. Она ему-то ничем не обязана. Дарко стиснул повод в пальцах и отвернулся.
Гридням пришлось приостановить лошадей, чтобы не раздавить шайку. Княжич проехал чуток дальше, останавливая лошадь, едва не въехав в нарочито выпяченную грудь рослого детины. Взор того не сулил ничего доброжелательного. С курчавыми русыми волосами, перетянутыми тесьмой, с едва проклюнувшимися усами и бородкой он выглядел весьма нахраписто, выказывая твёрдость своего намерения.
Дарко долго не гадал – по-видимому, изо всех именно он и был обманутый суженый. Другие держались чуть в стороне и были ниже в росте, и, верно, моложе, с хмурыми взглядами, за которыми скрывалась мятежная взволнованность. Оно и понятно, супротив вооружённых гридней им несдобровать, а потому дюже рисковали. Поэтому решили миром перемолвить. Что ж, Дарко был готов.
– Говори, чего нужно? – начал он первый.
Кудрявый парень засопел, раздувая крупные ноздри, ярился и едва сдерживал себя в руках, однако понимал, что, наломай он дров, княжеская немилость тут же ляжет на его горячую голову.
