"И как она жила среди этих злыдней в Елице?" – припомнил княжич здешний люд, как они провожали их немногословно, не раскидываясь добрыми напутствиями, скупцы. Да и в окружении грубых неотёсанных мужланов, сродни этому… Валую, чтоб его! Дарко с гулом выдохнул, снова остро пожалев о том, что не догнал мерзавца.
– И что теперь думаешь? – прервал его раздумья Полад, он подсел к другу с чаркой в руках.
Дарко не сразу понял о чём тот.
– Видно же, как ты глазеешь на девчонку. Заступился как за неё.
Княжич даже опешил, не находясь с ответом, но быстро совладал с собой.
– Я должен привезти её Волоту в целости и сохранности, поэтому обязан присматривать.
Полад, оторвав недоверчивый в прищуре взор, отпил добрую часть кваса из плошки и, оставив опустевшую посуду, поднялся, чувствуя, что его компании не рады.
– Пора бы и о себе подумать. Так и будешь его жизнь устраивать, а в своей пустота.
Дарко поднял голову, вглядываясь в посерьёзневшее лицо побратима. И какая оса его укусила?
– Ты же знаешь, что я не могу иначе, это мой долг?
– Можешь, просто Волот давно нашёл на тебя управу и выезжает на тебе, как на сидоровой козе, а ты рад стараться.
Слова Полада отполосовали, что плетью.
– Какой бы Волот ни был скотина, он мой кровный брат, – огрызнулся Дарко отворачиваясь.
– Одну ты уже упустил, и сдаётся мне, до сих пор сожалеешь… Надумал повторить горький опыт? Разве уже не наученный?
Дарко отвердел, чувствуя, как закипает внутри вулканом гнев. Только недавно Полад настаивал покинуть Дольну, а теперь вот как заговорил. Княжич хотел ответить, но услышал, как зашуршали шаги побратима – тот ушёл. Помутнённым гневом взглядом Дарко смотрел, как Росья медленно ступает по берегу в сопровождении чернавки.
«Надо же было ему вспороть только затянувшиеся раны?!» – задышал с тяжестью, стиснув зубы, поднялся, оставляя гридней, направился прямиком к девушкам.
Завидев приближающегося княжича, Росья остановилась, подсобница её, напротив, отступила, потом и вовсе как бы невзначай спустилась ближе к воде. Не единожды он отметил, что дочь главы бледна, и губы её потеряли свой багровый цвет – здоровится ли? Неловкое молчание заставило её отвести взор. Дарко, не задерживаясь, выудил из складок одежды подвески, протянул девице.
– Это должно принадлежать тебе.
Росья чуть склонилась, осматривая украшения. Брови нахмурились, она вскинула него удивлённый взор.
– Откуда?
– Я разыскивал знахарку… матушка моя прихворала, – солгал княжич. – Пришлось объездить много мест, чтобы отыскать того, кто бы помог, вот и набрёл на избушку. Ведунью Бреславу я не застал в живых, это передала мне её помощница. Видно той без надобности они. По праву я должен отдать тебе, раз нашёл… – княжич взял руку Росьи, которая оказалась холодной, как лёд, и вложил в ладошку подвески.
Сейчас она и вовсе была похожа на пичугу, маленькую, хрупкую, вызывая только одно желание – защитить и оберечь. Росья, сжав в кулачке обереги, глянула на Дарко.
– Спасибо, – прошептала она, и снова воцарилось тягостное молчание.
Чернавка бродила по берегу, то и дело поглядывая в их сторону, любопытствовала или опасалась чего? Гридни, собравшись у костра, разговаривали о чём-то и тихо смеялись. Полада поблизости не обнаружилось, верно, осерчал.
«Не его это забота, совать нос, куда его не просят. Что делать и как поступать, я решу сам», – ярился княжич всё больше.
Дарко собрался было уходить, чтобы не стеснять и без того скованную девицу, но Росья вдруг, вздохнув, заговорила:
– Она ведь покинула нас, когда мне было семь зим, но я хорошо её помню.
– А почему оставила жильё и семью? – не удержался от вопроса Дарко.
– По словам матушки, желала бабка помогать людям, поселиться ближе к народу, чтобы быть полезной.
– А сестра старшая давно… Давно замуж вышла? – «и зачем спросил?»
В глазах Росьи мелькнуло колебание, она опустила ресницы.
– Недавно.
Дарко не стал настаивать и давить.
– Холодает у реки. Не задерживайся, – сказал он, вознамерившись покинуть девицу.
Росья вернула на него взгляд, в коем промелькнули едва уловимые теплота и ожидание. Внутри аж дрогнуло всё, и оторваться от неё было невозможно. Ветерок, пролетевший над рекой и поднявший рябь, хлынул на девицу, и выбившиеся из-под платка пряди светло-русых выгоревших на солнце волос оплели щёку. Нестерпимо захотелось коснуться её лица и убрать непослушные пряди за ухо, погреть её руки. Дарко встряхнулся.
«Точно умом повредился, зачем ему это надо? Разве девиц не достаточно свободных? Увидел подол юбки и сразу прилип», – упрекнул он себя.
«Вот ведь Полад, умеет внести смуту в душу», – он поспешил отступить, оставляя девушек, вернулся к костру, где велась тёплая беседа об охоте и сноровке в ловле секачей. Разговор их, слава богам, увлёк, и Дарко потерял счёт времени, очнулся, когда уже стало совсем темного, что ни зги не видать, а в спину дул ледяной ночной воздух. Княжич оставил двоих воинов на стороже у становища девиц, сам пошёл спать.
Как оказалось, Полад уже давно спал, завернувшись чуть ли не с головой в медвежью шкуру. Выбрав место посуше, Дарко постелил кошму наземь, лёг на мягкий покров из листвы и хвои, так же до самых ушей завернувшись в шкуру, сразу стало жарко, как в печке. Он долго смотрел в смоляную чернь неба, слушая болтовню засидевшихся вояк, наблюдая за всполохами костра. Вскоре веки смежились, и он, отяжелевший усталостью дня, провалился в желанную тьму.
Сначала ему снились белокаменные до слёз в глазах стены города, палящее светило грело пласты камня и кровли, порхающие в глубине синего неба глуби, завораживали. Но потом видение сменилось другим образом, и он очутился в полупустых прохладных палатах княжьего терема. Душа канула в лёд, дыхание застряло в груди, когда он увидел в глубине светлицы сидящую на лавке девицу в домотканой исподней рубахе. Перед Дарко Града никогда не робела, не прикрывая своего красивого стройного, как гибкая лоза, тела многослойной одеждой, и иногда ему казалось, что она нарочно дразнила его так, пытаясь вызвать в нём если не досаду, то дикое возбуждение. Не догадывалась княжна, какой ураган чувств поднимала в нём, когда будто случайно касалась его и сама позволяла трогать себя. Вот и сейчас он отчётливо видел под тонкой тканью очертания её округлых грудей, соблазнительный изгиб бёдер, будто нарочно так оделась для него, ждала. Она, наконец, заметив его присутствие, повернула голову, показов бледное, обрамлённое завитками волос лицо. Града была чем-то встревожена, он это понимал по тому, как опустились угрюмо уголки её нежно-розовых губ. Внутри заныло сердце. Боги! Как истосковался по ней. Княжич и не заметил, что оказался рядом с ней и гладит её плечи, шею, бесстыдно касаясь везде, не пропуская оголённые участки кожи, оглядывая её беспокойно с жадностью, и внутри закипела буря самых противоречивых чувств.
