Доловск был огромен. С высоченным тыном, башенками, да теремными купавками, хоромными застройками. Имелся и небольшой посад с десяток дворов, и многочисленные мосты у берега. Днём посад наверняка на муравейник походил, а сейчас, с наступлением ночи, он был тих и безлюден.
Только у ворот Зарислава спешилась, размяв затёкшую спину, запрокинула голову, рассматривая надвратную башню, сложенную из цельных брёвен и с тесовой крышей. Балки толщины неохватной нависали над ней тяжело, придавливали к земле, и Зарислава казалась себе крохотной мышкой по сравнению с величием построек.
Прибывших пыльных и уставших путников встретил матёрый мужчина в росте под косую сажень, с русой бородой и тёмными бровями. Являлся будто продолжением этого громоздкого детинца, такой же здоровенный и необъятный в плечах. Впрочем, все дружинники, что были на дворе, не уступали могучему воину в силе. От чего Зариславе стало тесно внутри.
«А этот? Никак сам воевода вышел встречать?»
Он хмуро оглядел с головы до ног Зариславу, хмыкнул, меняясь в лице.
– Вот так чудо. Неужели в деревнях такое диво водится? – спросил он у Бойко, который принялся разнуздывать лошадь.
Бойко только хмыкнул.
– Как видишь, водится, – ответил он, стягивая с луки дощатый щит.
Суета на дворе, которая образовалась вокруг Зариславы, привлекла внимание остальных. Завидев пришлую молоденькую девицу, подоспели ещё кмети, которые до этого мига тренировались на дворе. Они были супротив воеводы в разы моложе, однако, как успела заметить Зарислава, в росте своему командиру не уступали. Все они улыбались и оглядывали гостью пристально и нахально.
Травнице это не понравилось. Поскорей бы в схрон попасть. Не обращая внимания на их блуждающие по ней взгляды, Зарислава торопливо начала снимать с седла мешок да туесок, который тут же перекинула через плечо. Травы – самое ценное, их нужно беречь. Кожей ощущала, как на неё таращится с десяток кметей, и их ощупывающие взгляды чувствовала на своём теле, будто они и в самом деле касались её. От волнения Зарислава сжала подрагивающие руки в кулаки.
– Помочь тебе, красавица? – спросил кто-то за её спиной, видно, самый наглый из них.
Зарислава обернулась на голос. Вперёд выступил один из гридней. Молодой, распалённый. В рубахе, ворот которой был взмокшим от недавно состоявшейся на ристалище схватки. Глаза ясные пронизывали и кололи решительностью, а густую повитель соловых волос развевал ветерок.
– Не надо, сама управлюсь, – ответила Зарислава, отвернулась и подхватила с земли остальные вещи.
Не для того она приехала, чтобы шашни крутить с парнями. Зарислава ожидала, когда велят идти, показывая всем своим видом, что ей глубоко безразлично их внимание.
– Проводи гостью, Пребран, – хлопнул юношу увесисто по плечу воевода, но тот удара даже не почувствовал. – Небось, на ногах еле стоит с дороги-то, умаялась да голодная поди. Вот и злая такая. Поторопись. Отдохнёт, может, посговорчивее и поласковее станет.
Зариславу жаром обдало с головы до ног и больше от стыда, чем от смущения.
Воевода напряжённо оглядел княжеский двор, с усмешкой добавил:
– А то тут скоро все скворцы соберутся на птаху гордую поглядеть.
Травница, казалась, покраснела ещё гуще, до кончиков ушей, отвела взор и, столкнувшись взглядом со смеющимся Пребраном, ещё пуще разрумянилась, как спелая клюква.
– Смотри, одну он уже так увёл, по сей миг дорогу не забыл, – хохотнул кто-то из кметей.
Воевода нахмурился, смерив болтуна суровым взглядом. Скрестив руки на груди, посмотрел на Зариславу, кривя тонкие губы в ухмылке.
– Ступай. Не тронет он тебя.
Девица перевела взгляд на сопровождавшего её от Ялыни Бойко, будто пыталась найти спасение. Но глаза того тоже смеялись.
"Да издеваются, поди!"
Что ж, она для них забава. Ну и пускай, главное, выполнит обещанное и вернётся восвояси. А о гостье потом и не вспомнят. Зарислава поправила верёвку туеска и шагнула к Пребрану.
– Нам туда, – поманил он, кивнув в сторону хоромин, зашагал весело, расталкивая собравшихся кметей.
Те любопытно скользили взглядами по травнице, улыбались, выпуская откровенные шуточки в сторону Пребрана, от которых Зариславе должно было сделаться стыдно. Но как ни странно, они вовсе не цепляли, не задевали и не обижали её. Быть может, потому, что Зарислава знала за себя, что она должна сделать и кем станет после обряда. А всё остальное её не волновало. Видать и правда решила испытать Славунья…
В свете факелов Зарислава толком не разглядела ничего, шла ровно и доверчиво по следам Пребрана, смотря в его мускулистую с широкими лопатками спину. Кметь же ступал легко и гибко, но нарочито медленно. Он часто оборачивался и смотрел на Зариславу с интересом.
– Как звать тебя?
Зарислава сжала губы. На кой ему понадобилось имя её?
– Да ты не бойся, пташка, не обижу, – парень поспешил утешить травницу, улыбнулся краешком весьма пухлых губ.
– Я не пуглива, да только имя моё тебе без надобности. Не задержусь я тут надолго, а потому, быть может, видимся в последний раз.
Пребран, и без того шедший медленно, почти остановился.
– Вот как, – наглая улыбка сползла с его лица. – Только приехала и уже назад торопишься. Откуда же ты прибыла?
Зарислава замешкалась. Вот же допытывает. Засомневалась, говорить или не нужно.
– Издалека. Три дня отсюда пути, через лес да топи.
– Из Ялыни что ли? – сразу догадался он.
Зарислава прикусила губы. Ну как не догадаешься, коли ехали они по глуши, поблизости никакой деревеньки. И первая из них и была Ялынь.
Пребран усмехнулся, видя, как побледнела Зарислава, и оставил её в покое.
Миновав дружинный двор, они прошли сквозь низкие, но широкие ворота, прорубленные прямо в стене, и оказались на другом дворе, в разы меньше первого. Дойдя до крыльца высокого, кметь остановился.
– Пришли, – сказал он, медля от чего-то, и всё осматривал Зариславу изучающе и бесстыдно. – Всё равно уходить станешь из тех же ворот, что и пришла. А значит, ещё свидимся, – улыбнулся Пребран, и Зарислава, ненароком залюбовалась им. – Обожди, я сейчас, – сказал он, отрывая от Зариславы долгий взгляд, развернулся и взбежал вверх по длинной лестнице, ведущей прямо на второй жилой ярус терема.
– Благиня! – окликнул он кого-то. – Выходи, тут по твою душу!
Вскоре послышался женский голос:
– Чего шумишь, окаянный! Щас выйду, щас я тебе… – забранила она. – Чего суёшься, куды тебя не просят?!
Зарислава хмыкнула – так и огреет крикунья молодца скалкой по хребту. Недаром у Благини голос крепкий, шумливый, ухабистый. Видать старшей среди прислуживающих была в тереме. Слышала Зарислава о помощницах таких.
