– Дааа, – протянула Радмила на прерывистом выдохе. Сжав угрюмо губы, она посмотрела в пол.
– Только пусть это останется между нами, – попросила Зарислава, опомнившись сама.
– Но тогда он останется безнаказанным, – так же безлико отозвалась княгиня. – Хотя я немедля сообщу батюшке, пусть наказывает его сам – женит. А ты? Что ты желаешь в знак искупления? – спросила Радмила, обращаясь к Зариславе с затаённой тревогой, но тут же покоробилась, поняв, что глупость сболтнула, отвела взор.
– У меня есть одна просьба… – начала Зарислава, перебарывая себя.
Радмила встрепенулась, повернулась к травнице в отчаянной готовности выслушать всё, что та скажет. Конечно, ей страшно стало за брата, и Зарислава это хорошо понимала.
– Я знаю, что Марибора будут судить… и…
Радмила разом потухла, понурившись, ушла и гордая осанка. И Зарислава сразу осознала, что княгиня знает всё о степняках и об измене княжича, и, верно, сама переживает за это сильно.
– Я до последнего не верила, что Марибор изменник. И мне жаль его, очень, но таковы коны. Марибор едва не подверг нас всех страшной судьбе… И столько людей верных погибло…
Зарислава раскрыла было рот, чтобы вступиться, но Радмила была права – он виноват. Но чтобы дело дошло до казни – не укладывалось в голове. И тут её пробрал такой дикий холод, что душа покрылась толстым льдом. Осознала в полной мере всю нелепость, которая может случиться уже завтра. Что, если Марибора и правда лишат жизни? Эта мысль показалась дикой, настолько ошеломляющей и обессиливающей, что разом лишила и воли, и надежды.
– Я догадываюсь, о чём ты хочешь меня просить, и можешь не продолжать. Обещаю, что сделаю всё, что в моих силах, – Радмила вдруг поднялась. – Мне… нужно о многом подумать… – сказала она тревожно. – Отдыхай, а утром приходи ко мне, буду тебя ждать.
Зарислава проводила её долгим взглядом, так и смотрела на дверь, пока на пороге не возникла Мира.
Челядинка, осторожно поглядывая на травницу, юркнула к своей лавке, подобрав ноги под одеяло, закрыла глаза. Верна бы на её месте затеяла ссору, но Мира была другой и не пытала лишними разговорами, знала своё место.
– Спасибо, – сказала Зарислава.
Мира ничего не ответила, отвернулась к стенке.
Зарислава, посидев немного, поднялась, собрала выроненные травы, оставила их на сундуке, задув лучину, разделась, оставшись в исподней рубахе, легла на постель, невольно прижимая ушибленную ладонь к груди. Внутри она была совершенно опустошена, как высохший колодец, на дне которого одна лишь трясина зыбких надежд. Закрыв глаза, стараясь не думать о неприятной встрече с Пребраном, постыдном разговоре с Радмилой и особенно о грядущем дне, который может принести горе, Зарислава вдруг вспомнила о короткой близости с Марибором, и быстро, но ощутимо глубоко пролилось внутри тёплое успокоение. Уставшее тело и сознание от такой тягучей блажи мгновенно опрокинулись на другую сторону яви, где ждал её иной мир, глухой и тревожный.
Глава 24. Сход
После того, как ушла Зарислава, волхв поднялся со скамьи, прошёл к столу, но Марибор не мог долго сосредоточить на нём взгляда. От трав голова всё ещё тонула в дурмане, и стены горницы плыли, а его самого клонило в сон. Смутно думал о том, почему Наволод, зная, что Марибор изменник, так позаботился о нём, да к тому же приютил под своей кровлей.
Закатав рукава, старец задумчиво перебирал плошки с мазями и порошками. Казалось, он забыл о Мариборе, но внезапно проговорил, не оборачиваясь:
– Теперь я знаю о том, что случилось с Ведицей и Творимиром…
Марибор вздыбился, как волк, разве что не оскалился. О чём зачинил Наволод речь, княжич не то, что говорить, даже и думать отказывался, особенно сейчас, когда он и так на грани пропасти. Вспоминать былое всегда было невмоготу – раздражало. Но в конце концов признал, что, как только кто-то говорил о матушке, он становился уязвимым.
– И что это меняет?
Наволод, помолчав, ответил:
– Ничего. Теперь Боги восстановят справедливость. Твою горечь можно понять… Но, ты спутался с врагом, позволил ему хозяйничать на нашей земле, дав свободу и волю учинять разбой, губить людей. Ты знал, где их пристанище, и молчал, позволяя бесчинствовать.
Отвернувшись, Марибор напряжённо сжал кулаки. Наволод прав и, видят Боги, Княжич ненавидит себя за то и презирает. Гнев Богов не минует его так или иначе, понесёт он наказание рано или поздно. Волхв больше не разговаривал с ним.
Марибор отгонял думы о предстоящем сходе. Мало хорошего ждало его впереди, но об этом он быстро позабыл, когда случайно опустил взгляд. Выглядел он весьма плохо, и уродливая рана, должно быть, изрядно напугала Зариславу. Как только травы Наволода выпустили его из мутного тумана, княжича опоясала невыносимая боль, она тянула жилы, вынуждая выворачиваться нутро, и ничего не оставалось делать, как стиснуть зубы да терпеть. А теперь же, после выпитого снадобья травницы, боль отступила, позволяя расслабиться мышцам и всему телу. При воспоминании о Зариславе в груди разлилась не меньшая тревога, и все мысли разом потяжелели, толкая в чёрную яму. В горле комом встала горечь.
Никогда он не чувствовал себя таким живым рядом с ней. Она, сжигая всё тёмное, проникая прозрачной свежей водой в кровь. Он сразу увидел, что было в ней не так.
Взгляд её вызрел, как плод – так бывает, когда девица становится женщиной, из быстротечного источника обращаясь в полноводную глубокую реку, зовущую и прохладную. Чужой запах въедался, перебивая тонкий нежный аромат сладкого нектара.
И когда Марибор, очнувшись от вязкой дремоты, увидел кричащие перемены в Зариславе, противоречивые чувства схлестнулись в нём от сознания того, что кто-то другой касался её. Не в силах был шевельнуться, видя, как отчаянно плескаются в глазах Зариславы страх и ожидание. А он смотрел перед собой невидящим от гнева взором и, казалось, целую вечность не мог справиться с собой.
«Значит, Анталак не солгал».
Марибор думал обо всём этом, неподвижно сидя на лавке всю оставшуюся ночь, пока на душе не стало чёрство. И когда горницу стал заливать прозрачный утренний свет, не ждал, что совесть вспыхнет в нём именно теперь. Долго же он ждал её да не думал, что удар придётся не ко времени.
Утро настало слишком быстро. Пару раз к Наволоду забегал Млад. Первый раз отрок принёс поднос с яствами, второй – от Данияра с поручением. И видно, настолько тайным, что рыжекудрый юнец просил Наволода переговорить наедине. Волхву пришлось выйти в сени. Марибор лишь слышал невнятный гул. А потом всё стихло.
Душистый пар поднимался от запечённой щуки, но от запаха еды его только воротило.
Марибору надоело торчать в чертоге волхва. Он, поскрежетав зубами, поднялся с опостылевшей постели. Вспыхнувшая было боль стихла мгновенно, будто напоследок дала о себе знать, так больше и не вернувшись. И теперь рана начала несносно зудеть.
