Небо было тёмно, с высоты сверкали холодные бледные искры звёзд. Зарислава обняла прихваченные зябью плечи, но замёрзнуть толком не успела. Скоро, поднявшись по длинной лестнице, оказались в густо натопленной раздольной горнице с широкими резными столбами. Помещение освещали две лучины, света их было мало, чтобы всё рассмотреть. Здесь было сухо, имелся длинный дубовый стол, так же обставленный массивными резными скамьями, как и в общей избе, только совсем ещё не обтёртый, блеющий свежей древесиной.
Волхв остановился.
— Вот он, дом, который Славер завещал тебе, — проговорил Гоенег глубоким задумчивым голосом, будто бы вспомнил тот миг, когда князь Славер так же стоял здесь, как сейчас Марибор.
Зарислава невольно глянула на княжича. Он оставался таким же спокойным, неспешно оглядывая углы и потолок.
— Ну что, пора мне, — развернулся лицом к гостям Гоенег. — Доброй ночи, — сказал он рассеянно и направился к выходу.
Марибор с Зариславой проводили его долгим взглядом, пока не стихли шаги за дверью на лестнице. И повисла такая тишь, что стало слышно шум собственной крови в ушах. Сейчас, находясь наедине с Марибором без ожидания, что кмети разорвут их уединение, Зарислава ощутила, как не на шутку разыгралось волнение.
Марибор, не замечая заминки травницы, ещё раз огляделся.
— Нравится тебе тут? — спросил вдруг он.
Зарислава выдохнула.
— Река понравилась. Широка. Я никогда не видела такой, — призналась она честно, но растерянно.
Марибор тихо усмехнулся и поглядел в левую сторону горницы, где по обычаю была женская половина: оттуда тоже сочился свет, виднелась лестница, ведущая на верхний ярус жилья. Но в правой стороне была другая дверь, ведущая в княжие чертоги. И верно, должны их дороги разойтись.
Зарислава не услышала, как Марибор приблизился со спины. Его руки легли ей на плечи, огладили, согревая. И ничего в жесте этом не было зазорного, не раз он ласкал её так, но пол под травницей будто провалился, и бешено забилось сердце в предчувствии.
— Я желаю, чтобы ты осталась сегодня со мной, — прошептал он чуть слышно, обхватывая её за талию, прижимая к себе.
А следом Зарислава ощутила его дыхание и тёплые губы на своей шее, такие мягкие и ласковые.
— Если позволишь быть с тобой рядом… — прошелестел его голос, как ветер рядом с ухом.
И когда он вобрал губами мочку, горница поплыла. Зарислава невольно прикрыла ресницы, боясь, что повалиться с ног. Ощущала спиной его тело, такое сильное, твёрдое, красивое, по бёдрам разливалась тянущая истома.
Как можно было пожелать иного?
Она хотела, было, ответить тут же, что позволит, что хочет этого, но, вспомнив о том, с чем должна разобраться, её с новой силой объял страх.
Насмелившись, она развернулась, упираясь руками в его грудь. Раскрыла, было, рот, чтобы сказать «нет», но глядя в лицо, в синие, ярче самого неба, глаза, вглядываясь в правильную, красиво очерченную линию губ и загорелые скулы, освещённые медово-мягким светом, Зарислава онемела. Никогда она ещё не видела в его глазах столько желания, столько жизни. Они были чисты, открыты, и в глубине их она узрела себя.
Марибор опередил её с ответом, и этим было всё решено.
— Ничего не бойся, — сказал он так глубоко и проникновенно, что она стала сама не своя. — Всё будет хорошо, обещаю.
Зарислава сквозь хлынувший в голову туман, мешающий соображать ясно, ответила приглушённо:
— Я знаю.
И будь что будет. Слишком сильна была тяга к нему, а она слишком слаба, чтобы отвергнуть желанного мужчину, такого желанного, что все беды канули разом в яму, оставив ласковые поглаживания рук, от которых вздрагивало всё тело, делая её лёгкой, как лебяжий пух. Обвив руками шею Марибора, она подтянулась, касаясь слегка его губ, прошептала ещё тише, будто их кто-то слышит:
— Я хочу.
Зарислава ощутила, как загрохотало его сердце под одеждой, а дыхание стало чуть задерживаться в груди.
Марибор склонился, и Зарислава утонула в глубинах его глаз. Его взгляд скользнул вниз и задержался на губах. Она тоже глянула на его губы и закрыла глаза. Поцелуй был медленный, до дрожи чувственный, поглощающий. Он целовал её так впервые, никуда не торопясь, касаясь уст нежно, вкушая их сладость. А потом подхватил травницу на руки и зашагал к лестнице, обнимая, будто самое ценное, что у него есть.
Миновав немногочисленные ступеньки, они оказались в покоях, освещённых лучинами, закреплёнными в светце. Широкую лавку, застеленную шкурами, Зарислава приметила сразу, чуть поодаль, ближе к запертым ставнями небольшого оконца, в железном горшке тлели угли. Очаг давал больше света и жара, наполнял покои теплом. Пахло свежей древесной смолой и сухими веточками можжевельника, однако, несмотря на пустоту, царившую без хозяев в тереме, Зариславе сделалось тепло, и не так сурова показалась местность за стенами. А если и обжиться, так и вовсе уютно и спокойно.
Марибор, подойдя к лавке, опустил Зариславу на шкуры, оставляя на коже горячие следы от поцелуев, таких же огненных, как пылающие рядом угли.
Она потянулась к его поясу, расстегнула кожаные ремни. Ножны упали со стальным бряцаньем на пол. Марибор сорвал с себя верхнюю одежду, откинул в сторону.
Зарислава приподнялась, стягивая с себя платье, и испытала настоящее наслаждение от того, как взгляд Марибора наполнился неуёмным пламенем. Марибор слегка сжал пальцами груди, вбирая и прикусывая зубами поочередно соски, дразня языком, огладил её всю, касаясь руками живота, бёдер, и отстранился лишь для того, чтобы стянуть с себя штаны. Зарислава прикрыла ресницы от блаженного ощущения его обнажённого тела своим, и когда в бёдра упёрлось напряженное горячее естество, всё внутри замерло. В голову хлынул дурман, сметая остатки страха и напряжения.
Пропустив сквозь пальцы её волосы, распуская наскоро сплетённую косу, он прижался губами к её устам в поцелуе, проник языком в рот, от чего в животе занемело. Медленно раздвинув её колени, навис, позволяя чувствовать себя больше, прошептал в губы:
— Я так долго ждал тебя…
Услышав его сквозь пелену наслаждения, она поняла, что он ждал вовсе не её согласия, а встречи с ней. Он ждал её долго, а она имела глупость отвергнуть его. Зарислава не простит этого себе, никогда.
Руки случайно скользнули с плеч, опустились на бока Марибора. Зарислава вдруг обледенела. В том месте, где была рана, кожа оказалась не гладкой, а грубой и неровной, будто исполосованной рубцами, что напомнили о том злосчастном дне нападения, вызвали боль и сожаление. Хотя травы и исцелили, но порезы останутся навсегда.
Зачем они это сделали? Марибор так ведь и не дал на это ответа.
Зарислава подняла вопрошающий взгляд на княжича.
Дыхание его задержалось на миг. В глубинах его тёмных, как ночь, глаз зародилось что-то холодное и отчуждённое — он быстро прочёл по её лицу, о чём она мыслит.
