— Это расплата. Я же предал Оскабу, вождя степняков. Вот он и решил поквитаться со мной.
Зарислава больше не стала ничего выспрашивать. Не сейчас, когда он был так близок. Он был с ней, ласково, с упоением целуя каждую пядь её тела. Она погладила его плечи, ощущая ладонями, как под кожей перекатываются твёрдые, налитые сталью мышцы, потянулась к его губам, вкус которых был пряным от выпитой сурьи.
Зарислава ахнула, когда он, не отрываясь от её губ, проник легко и мягко, заполняя собой. Потеряв все мысли и дыхание разом, она прогнулась навстречу, позволяя ему завладеть ей и заполнить её больше. Но он отстранился и снова двинулся вперёд. Глубоко. До упора. Так он позволил больше ощутить его всего, и Зарислава даже не могла подумать, что это может быть настолько волнующим, приятным испытанием.
Голова закружилась от удовольствия, Зарислава, больше ничего не видела вокруг, уносясь в глубины чувств, испытывая невыносимое блаженство. Она принадлежала ему, а он ей — узы связаны. Марибор медленно, но прямо приближал её к чему-то огромному и великому. Не в силах вынести эту муку, Зарислава изнывала от нетерпения, но старалась двигаться в такт ему, желая каждой частичкой себя скорее настигнуть то, к чему так стремилось всё её существо. Марибор медлил, наслаждаясь и дыша ею.
И когда Зарислава задышала быстрее от пульсирующего желания, растворяясь и одновременно возрождаясь к чему-то новому, пальцы судорожно впились в плечи.
— Мари…бор…
— Ещё немного… — ответил он, прижимая её крепче, и теперь врывался в неё не мягко и плавно, а непрерывно, толчками.
Зарислава видела свет от очага, что золотом переливался на его тёмных волосах. Свет при каждом движении отливал бронзой на покрывшейся испариной коже.
Задерживая дыхание, больше не в силах терпеть эту сладостную муку, Зарислава вспыхнула, судорожно цепляясь за княжича. Из глубины оглушающей волной поднялось то самое всеобъемлющее чувство наполненности, окатывая горячим потоком с головы до ног. Она растворилась в этом море до последней капли себя. Сквозь намокшие от накатившего наслаждения ресницы она видела отблески света, слышала, как Марибор судорожно хватает воздух, а потом задерживает дыхание. Обхватив её плечи, он прижал её к себе, вдавил в постель, вливая свои токи.
Чувствуя внутри горячие разливающиеся волны, она подалась ему навстречу, принимая его до самого конца. Дыша глубоко, вбирая его запах, такой сладостный, такой терпкий и желанный, Зарислава растворилась в нём, ощущая, как всё ещё вздрагивает от сокрушительной встряски, слыша, как бешено скачет сердце в его груди.
— Ты моя, — услышала она сквозь окутывающую негу, чувствуя тёплые губы Марибора на своих веках, щеках, губах, шее. — Только моя, — он прильнул к губам, целуя глубоко, проникновенно долго.
Утопая в блаженстве, Зарислава не шевелилась какое-то время, всем телом содрогаясь от охватившего её томления… отвечая ему на поцелуй, нехотя выныривая из тёплого омута небытия. Туман рассеялся скоро, возвращая её в натопленный княжий чертог, в объятия Марибора. Она закрыла глаза, прислушалась к глубокому и частому его и своему дыханию.
Княжич в молчании отстранился, лёг рядом, увлекая её за собой, укладывая к себе на грудь. Как маленькую. Обнял, погладив плечи.
Никогда бы она не могла подумать, что прикосновения могут быть столь властными и нежными одновременно. Желанными. Горячими.
— Ты необыкновенная, — прошептал Марибор, погладив кончиками пальцев по щеке Зариславы. — Я всё ещё не верю, что Боги отдали мне тебя.
Она слушала его вкрадчивый голос. Тоже не верила, что так далеко сможет зайти. Что теперь лежит и любуется его телом. Робко, несмело, но касается его. От этого всего голова пошла кругом.
— Гоенег сказал, здесь есть капище. Мне нужно пойти в храм, — бездумно сказала Зарислава.
Её тревога рассыпалась на части, но каждая из них пыталась настойчиво пробиться через разомлевшее сознание. Не сейчас. Быть может, завтра она подумает обо всём.
— Завтра отведу тебя, — тихо ответил он.
Зарислава подняла голову, заглянула ему в глаза.
— Как старейшины набросились на тебе с расспросами. Для меня теперь не останется времени.
Марибор усмехнулся слегка, проведя рукой по струящимся, отливающим золотом волосам Зариславы.
— Ошибаешься, — ещё тише прошептал он. — Теперь вся моя жизнь будет принадлежать тебе… Все деяния будут посвящены тебе. Ты моя Богиня, которой я буду воздавать хвалу неустанно.
Смутившись, Зарислава положила голову обратно на его грудь, невольно улыбнулась, слушая, как стучит сердце Марибора. И не верилось, что он говорил о ней. Что он её. Её мужчина. А она его. Богиня. Смотрела на тлеющие угли. Так хорошо ей никогда не было. Окутанная теплом очага и жаром тела Марибора, Зарислава и не заметила, как провалилась в блаженный сон.
Глава 7. Острог
Лес казался огромным, таящим в себе тени. Зловеще шуршали кроны, скрипели со стоном необъятные стволы деревьев, и Зарислава, вцепившись в тёплую руку крепче, старалась не отставать от женщины, идущей рядом. Ладонь её была нежной, мягкой, и она крепко держала руку травницы, вела всё дальше вглубь чащобы.
В груди всё сжималось от плохого предчувствия. Зарислава снова посмотрела на молодую женщину, и внутри вспыхнуло узнавание. Это же матушка, её родная! Удивление в миг испарилось, когда та посмотрела на Зариславу серьёзно, и её каменное лицо не выказало ничего, кроме твёрдости. Плотно сжаты побелевшие губы, взгляд острый, как ножи, шаг резкий. Она дёрнула дочь за руку, подгоняя поспешить.
Всё это не к добру. Зарислава оглядывается. Куда они идут? Зачем так далеко?
Грудь разрывает болезненное отчаяние и неведенье. Ужас охватывает её при мысли, что матушка бросит её тут, оставит в лесу одну, зверям и злым духам. Никто никогда её не найдёт. И не будет искать. Зариславу не любили там, откуда вела матушка. Но и то место, куда она вела её, не сулило ничего хорошего. Пусть не любят, но она не пойдёт в лес.
Зарислава потянулась мать назад.
— Что ты делаешь? — услышала в толще тумана её голос, такой же твёрдый, как камень, и неумолимо жесткий, как ржавое железо, сухой, как измельчавший колодец. Ни капельки тепла. И Зариславу охватила паника. По щекам потекли слёзы, мгновенно остывая на холодном ветру, оставляя на коже ледяные дорожки. Так холодно и больно сделалось внутри, что не стало сил вздохнуть.
— Не останавливайся, — поторопила матушка, не обращая внимания ни на слёзы, ни на упрямство, ни на объявший дочь страх. — Так нужно, — добавила она сухо.
Хлынул очередной поток ветра, подняв бешенный шум, такой громкий, проникающий в самое нутро, выжигающий все чувства без остатка, вселяющий только мертвенный страх.
Но тут раздался свист, и призрачная тень мелькнула средь еловых зарослей. Рука матушки, что крепко держала ладонь дочери, послабела вдруг. И когда Зарислава увидела остекленевшие глаза её, да немое удивление с примесью непонимания, она отшатнулась, вырывая руку.
