— Встань, негоже воину ползать в ногах, — велел он, умеряясь быстро.
Парень верно не поверил в услышанное, не шевельнулся.
— Вставай! — прорычал князь.
Веселье обещало закончиться для юноши прискорбно. Ярополк бросил ему оружие на пол.
Наблюдать такое было муторно, Пребран дёрнулся, чтобы вмешаться, но его порыв оборвал воевода.
— Не нужно.
Может, он и прав, лучше выждать.
— Бери! — гаркнул князь, теряя терпение.
Виновный схватил дрожащими пальцами рукоять. Князь только теперь заметил сестру, что прилипла к его каменной руке, отстранил её, мягко не получилось, она отлетела в сторону. Ярополк, стянув взмокшую попорченную рубаху, выставил оружие вперёд.
Парень подобравшись, поднялся.
— Позволь мне за него побороться, князь, — вступился другой юноша, намного крупнее и слаженнее в плечах.
Ярополк оскалился. Такого противника, казалось, и не прочь был заполучить, в горячке только разошёлся, да и перед гостями похвастаться стоило, и он кивнул. Парень шарахнулся в сторону, пока гнев не пал на его голову, отдав оружие своему спасителю. Тот примерился к рукояти, не спешил бросаться из огня да в полымя.
В глазах Ярополка заиграли шальные огни. Несколько мгновений противники напряжённо кружили по горнице, оттесняя народ, готовые схватиться не на жизнь, а на смерть. Искра вовсе прижалась к стене, верно на такой гульбе впервые пришлось ей побывать. А вот жену Ярополка, казалось, сия затея не тревожила. Сидела она прямо, сложив руки на коленях, спокойно наблюдали за происходящим зелёные, как речные глубины, глаза. Звякнула сталь, скрестились клинки, издав жалобный скрежет, разошлись, чтобы с новой силой схлестнуться. Вены на шее и руках Ярополка вздулись, мокрыми сделались волосы, заблестели грудь и лоб, отражая всполохи огня в очаге, тёк по вискам пот, рана кровоточила, сбегала по руке кровь в ладонь, в который сжимал князь клинок. Снова рывок и звон стали. Противник вёл бой умело, сноровисто, и было видно, что нападал в половину силы. Хмельному уму казалось верно иначе, судя по тому, как окружающие поддерживали выкриками каждый удар Ярополка. Снова мощный удар, и на этот раз князь решил не медлить. Вывернулся, ударив противника локтем в грудь, сшиб его с ног наземь, молниеносно развернувшись, с рыком вонзил остриё, казалось, в череп.
Онемевшие зрители смотрели, потеряв дыхание, но парень, что распластался на полу, пошевелился, очухиваясь, встряхнул русыми кудрями, озираясь по сторонам. Клинок остался воткнутым в пол. Чему-чему, а меткости князя на одурманенную мёдом голову можно было позавидовать.
Витязи повыскакивали из-за столов с возгласами. Притаившиеся на время поединка слуги забегали, выныривая из-за углов, разливая мед и брагу. Одна из девок кинулась с чаркой к князю, поднесла испить, унять жажду. Большими глотками осушив чарку, Ярополк отбросил её и, схватив девку в охапку, пылко впился в её губы.
Даромила, что сидела всё это время за столом тенью, не вскочила с лавки, не ринулась из горницы, не бросилась оттащить за косу чернавку. А вот Искра, отойдя от потрясения, изумлённо смотрела округлившимися глазами на происходящее, грудь её вздымалась и опадала, дрожало дыхание. Плотно сжав губы и сверкнув одичалым взглядом, она развернулась и пустилась прочь бегом, только и мелькнул цветастый подол платья в дверях.
Ярополк не видел, как она убежала вглубь хоромин. Увлечённый своей добычей, он неистово терзал девичьи губы на глазах у жены, которой, похоже, не было никакого дела до его увлечений.
Отлепившись, наконец, от губ чернавки, Ярополк подал руку выжившему храбрецу. Тот принял её, поднялся на ноги, передёрнул плечами. Кто-то ободряюще похлопал его по спине, другие посмеивались. Опасные поединки учиняет князь Оруши, дрогнула бы рука, была бы кровь — плохое знамение. Пребран вместе с Вяшеславом прошли к своим местам, опустились на скамью. Княжич с хмуростью оглядывал собравшуюся вокруг князя толпу. Ждан тоже наблюдал с мрачной миной — происходящее ему не нравилось. Ярополк вернулся к столу как ни в чём не бывало, опустился на своё место, только серые глаза, слепые от пережитой ярости, прояснялись. Витязи один за другим подтянулись к нему, иные разбрелись по нуждам, охладиться от горячего зрелища. Даромила даже не взглянула на мужа, смотрела на всех, но в то же время ни на кого. Князь принял кручёный воловий рог, что торжественно вручил ему Фанвар. Сосуд был окован бляшками да чеканкой из серебра, стало быть, дорогой.
— Выпей со мной, княжич, — призвал князь, кивая побратиму и вновь возвращая буравящий и ещё пылающий после схватки взгляд на Пребрана. Ярополк был больше чем удовлетворён случившимся.
Тут же и у Пребрана в руках оказался массивный и тяжёлый, наполненный мёдом рог. Княжич в который раз с обречённостью подумал, что ныне он не доберётся до корчмы. Хотя эту надежду нужно было оставить ещё с самого утра, когда он ступил за ворота крома. Главное, чтобы Ладимира ничего без него не задумала. Он поднял глаза на ожидающего Ярополка, поднялся во весь рост.
— За твоё здоровье, князь, — сказал он и перевёл взгляд на Даромилу. — И за здоровье хозяйки Оруши.
Даромила впервые за всё время пошевелилась, подняв взгляд на княжича, пронзая его пробудившимся взором. Пребран припал к рогу, выпивая сладко-кислого мёда. Если переборщить, повалит с ног тут же. Но коли за здоровье, так нужно выпить весь до единой капли, иначе пожелание станет ложью. Осушив рог, княжич перевернул его и поставил на стол. Мужи одобрительно загомонили, пошёл рог по кругу, каждый пил за здоровье и во славу правителя. Лицо Ярополка преисполнилось довольством. Даромила посмотрела на княжича с некоторым удивлением, но тут же нахмурилась, уронив взгляд и скосив его на мужа. И что за мысли были у неё в голове? Как бы ни желал узнать княжич, не узнает вовек. Что её так волнует? Почему холодна к поступкам мужа?
Ярополк, оставшись доволен, кивнул. Пребран опустился на лавку, унимая поднявшуюся круговерть. Тугими толчками забилась кровь в висках, а руки и ноги сделались тряпичные, словно вынул кто из плоти кости. Даромила повернулась к князю, что-то сказала. Ярополк выслушав, гневно нахмурился. Княгиня было поднялась, но он сжал её запястье, придавливая к столу, вынуждая сидеть. Она, опустив плечи, осталась. Князь же потемнел, весёлость и спесь исчезли с его лица, обращая его в камень. Какой бы хмель ни мутил рассудок, а не заметить этого было невозможно, и что происходило между ними — не узнать, но добрыми и тёплыми эти отношения верно не были.
Веселье продолжалось. От выпитого мёда всё превратилось в кисель, мысли смешались, бушевала кровь, голова сделалась чугунной, неумолимо тянуло в сон. Поблагодарив князя за приём, Пребран поднялся, сжав плечо Вяшеслава, оставив воеводу со Жданом за столом, сам покинул горницу. Слуги проводили гостя через полутёмные переходы до отведённой для них светлицы. Небольшую хоромину озаряли желтоватым светом лучины, в полумраке Пребран приметил на ларе пояса с ножнами, постели были предусмотрительно выстелены, стояла на столе крынка и ковши на случай, если захочется утолить жажду после похмелья, да только на всех верно не хватит. Всё это княжич видел сквозь мутную пелену, пытался ухватиться за проносящиеся бешеным галопом мысли, но они ускользали, и появлялись другие. Слуга что-то буркнул, но он не разобрал, и дверь за ним прикрылась. Пребран остался один. Пройдя вглубь, он тяжело рухнул на лавку, осознавая, насколько крепко пьян. Тяжёлыми горячими волнами накатывало бессилие, тело стало мягким, слабым, что у новорождённого телёнка, и жар сменялся ледяными пластами, вынуждая проваливаться куда-то в пропасть, в чёрную ледяную утробу вод. И виделось ему многое: то родной город с крепкими твердынями, высокими кровлями, над которыми чертили лазоревое, ничем не замутнённое небо ласточки, то вдруг окружала тьма, и много хищных огней мелькало вкруг, тянуло дымом и прелым запахом листвы с сырой землёй. Виделись взгляды степняков, полные дикой ненавистью, на фоне могучего потока огня, что громадными волнами колыхался ввысь, вылизывая алым языком чёрное дно неба. Враги уничтожали, сминали, давили, они били, плевали в его сторону. Хотелось кричать, но сил не хватало, чтобы просто вздохнуть, набрать в грудь больше воздуха, так жарко было. Наступили приступы удушья, вновь продрала насквозь боль. И тогда пылающие губы княжича охладил чей-то поцелуй, и он с усилием разомкнул ресницы. Голубые глаза глядели скорбно, тянули душу наружу. А ведь он только забыл. В груди снова начало свербеть, но внутри не стало ничего, только пустота, и он не понимал, что так выворачивает его наизнанку. Пребрану хотелось разорвать грудь, вырвать то, что так терзает его. Он никому не нужен, он жаждет, но не может вместить то, что ему никогда не принадлежало. Смерть не страшит. Горечь от чувства ненужности, никчёмности — вот что страшно. Проклятие, что сок болиголова, выжигает всё нутро.
