Сглотнув, потёр шею. Пребывание в лагере степняков сильно подорвало его волю, и терзания из-за собственной трусости и малодушия не давали покоя. Однако посещали уже и не так часто, как поначалу, тогда он совсем не хотел топтать землю и был на грани, надломленный волей, искал забытьё во всём, что ему выпадало. Он даже не заметил, как пролетели четыре года жизни у волхва Наволода в Волдаре, не выдернули из тьмы и бесконечные поручения отца по прибытии на родину. И верно эта затея – отправить его в Орушь к князю Ярополку – была всего лишь одним из способов Вячеслава растормошить сына. Хотя он и так добросовестно всё исполнял, что ему велел правитель. От дум его отвлёк тихий стук в дверь. Вернулся Будята. Пребран хотел было прогнать его, но передумал, пусть приберётся, скоро уже и вставать. Притворившись, что спит, княжич слушал, как юноша тихо собирает разбросанные вещи, раздув пожарче и огнище. Верно после бури мороз будет крепкий, благо терем оказался сложенный на славу, просмолённый, что холоду не пробраться.
Только задремал, как шум внизу разбудил.
Судя по всему, горница гостиного двора «Белый камень» наполнилась народом – поднявшийся внизу гомон да топот множества сапог не дали Пребрану уснуть. Он нехотя поднялся с постели, хмурясь, натянул на себя исподнюю рубаху, велел притихшему у очага Будяте исчезнуть. Тот не стал ждать, когда его попросят дважды, убрался. Пребран подумал, что пора бы парня пристроить. Почитай скоро семнадцать вёсен сравняется: за четыре зимы возмужал, раскинулся в плечах, оброс усами и пусть редкой, но бородкой. В прислужниках бегать уже не пристало, больно неуклюжим становился да неповоротливым.
Подпоясавшись, Пребран накинул на плечи кожух из бурого соболя, потому как внизу явно было холодно от непрерывно хлопающей входной двери, и спустился вниз по скрипучему от времени порогу.
За длинным столом в небольшой горнице уже спозаранок восседал Вяшеслав со Жданом, остальные верно отсыпались ещё. Воевода напоминал каменную глыбу, грозную и необъятную. Еруса, хозяин двора, стоявший, опершись о деревянный столб, чуть в стороне от княжеской братии, в подмётки тому не годился, хотя мужик он с виду был матёрый, и взгляд его холодил свинцом — с таким не пошумишь здесь. Он толковал о чём-то с мужчинами, которые явно забрели не для того, чтобы погреться за чарочкой сбитня или мёда. Поглядывали они на воеводу настороженно.
Значит, слух уже расползся по подворью, что отряд из самого Доловска прибыл в далёкие земли. Стало теперь очевидным, что прохожие вовсе не случайно зашли в ненастье к очагу. Пришли, знать, полюбопытствовать.
Когда княжич вышел в двери, сразу ощутил на себе тяжёлый взгляд. Еруса хмуро проследил, как Пребран направился к воеводе. Совесть ни на долю не взыграла в парне. Впрочем, она никогда не была частью его нрава, потому, сколько бы Еруса не давил его взглядом, ему было плевать. Тем более, он не настаивал, чтобы родственница хозяина оказалась у него в постели.
Опустившись за стол напротив Вяшеслава и Ждана, Пребран подхватил чарку, опрокинул в себя. Терпкий, чуть с остринкой, сбитень вмиг согрел нутро, и кровь разлилась по телу приятным жаром.
Не успел он осушить чашу, как под нос ему подставили запечённую осетрину. Княжич поднял голову и утонул в янтарных глазах девушки, которая ещё недавно выпрыгнула из его постели. Она ещё верно не успела остыть. Девушка легонько улыбнулась. За несколько мгновений в воображении представилось откровенное непотребство. Новый прилив сил застал княжича врасплох. Точно, колдунья. Пребран подавил острое желание подхватить её и вернуться с ней обратно наверх. Может, и в самом деле метель поднялась кстати…
Его мысли перебил нарочитый кашель Вяшеслава. Девушка вздрогнула и, развернувшись, пошла прочь. У входа её уже перехватил гневный взгляд Ерусы. Сбросив напряжение, хозяин продолжил тихо толковать чём-то с постояльцами.
— Похоже, здесь оставаться надолго нельзя, — разрядил обстановку воевода, уж верно догадываясь, что к чему.
Пребран фыркнул. Хорошо, что князь Вячеслав не отправил с ним Избора. Тот ведь до сих пор смотрит на него косо. Всё из-за той выходки, когда княжич пытался сбежать из детинца. Много зим уж прошло, а Избор всё держит зло, не простил. Хоть Пребран и был сейчас другим в чём-то, а в чём-то…
Он с иронией глянул в сторону девушки, что выглядывала из-за спины Ерусы, подмигнул, досадуя на то, что меж ними столбом стоял хозяин постоялого двора и пара столов, снова отвернулся. Да, в чём-то не изменился вовсе.
Пребран придвинул к себе чашу с рыбиной. Изголодался он за время пути основательно, и не только по женщинам, но и по вкусной еде, с вяленого мяса уже нутро всё сворачивалось. Княжич положил в рот кусок отщеплённой мякоти, обжигая язык, стал с жадностью пережевывать. Мясо во рту таяло само. Пребран сдобрил вкус кислой брагой, испытывая истинное наслаждение.
— Что будем делать? — спросил Ждан, разбавляя тишину. — Может, всё же ещё одну ночку перекантуемся как-нибудь?
Он был ещё молодой, но выслуживший у князя доверие мужчина с рыжими, как рябина, волосами и такими же усами и бородой, что делали его облик ярким, и среди белого снега он напоминал всполох костра.
— Дороги замело, пройти невозможно.
Пребран оглянулся, и снова в него врезался потемневший взгляд Ерусы.
— Нет, — ответил твёрдо княжич.
Из двух бед выбирают меньшую. Ему самому не хотелось застревать в лесу в сугробах да ночевать на морозе, но оставаться на постоялом дворе становилось опасно.
— Деревень поблизости много. Найдём ночлег в другом месте.
— Это верно, — подхватил Вяшеслав слова Пребрана. — По глупости быть отравленным Ерусой не хочется, а тот явно точит ножи, — добавил воевода вполголоса, а потом, не таясь, хохотнул, бросая взгляды на хозяина двора.
Ждан верно сначала не понял, к чему это он, но, подняв взгляд на покрасневшую девку, что жалась к прилавку, верно услышав их разговор, тоже захохотал, привлекая внимание и других постояльцев.
— Обеда ждать не будем, выдвигаемся прямо сейчас, — сухо сказал Пребран, отодвигая чашу с недоеденной пищей.
Вспомнил ночь с блудницей, и нечаянно перед его внутренним взором возникла та, о которой он предпочёл бы никогда не вспоминать. Когда-то он точно так же посмеялся, потом пришлось горько сожалеть.
Тяжело вздохнув и перестав пережёвывать пищу, которая в раз стала безвкусной, Пребран помрачнел. Нутро скрутило до тошноты. Если бы можно было выдрать её из памяти, то он бы сделал это. Освободиться от всего того, что с ним случилось почти пять зим назад, от всех унижений, которые испытал на собственной шкуре, от неудач, что подрывали волю, настигая в самое неподходящее время. Стоило ему найти хотя бы какую-то опору и пустить молодые побеги, все тяготы злого прошлого обрушивались на него и сламывали, открывая старые раны. Сделалось гадко на душе, а рвущаяся наружу злость ядом разъедала нутро, едва ли не вынудив выскочить из-за стола. Впрочем, ещё никогда не случалось того, чтобы при воспоминании о травнице Пребран оставался холоден. Его всегда будет вот так скручивать, что хоть на стену лезь, а в груди будет разливаться такая пустота, от которой хочется выть.
