— Сегодня уже прибудем в острог, — сказал княжич тихо, так, чтобы она только слышала. — А завтра мы отправляемся на поиски врагов.
Даромила промолчала, продолжая сворачивать подстилки. Княжич вдруг взял её руку в свои ладони, склонившись к самому уху, согревая теперь и дыханием.
— А после, — продолжил литься в самую душу голос, — если останусь жив, хочу взять тебя с собой, — Пребран чуть сжал пальцы, горячая ладонь его грела, как та плошка с отваром, которую до этого держала в руках, даже ещё жарче. — За это время, пока ты была рядом, я понял, что ты нужна мне. Я дальше смотрю и не вижу свою жизнь без тебя. Я хочу взять тебя за себя.
Даромила замерла, лишаясь дыхания, качнула укоризненного головой.
— Что ты такое говоришь, княжич? — выдернула руку, задыхаясь, сердце стучало где-то в горле.
«Немедленно уйти как можно дальше», — билось в голове, но княжич взял её за подбородок, вынудив посмотреть в глаза.
Даромила подняла взгляд, хлопнув ресницами, и будто бы в небо грозовое опрокинулась, такие были его глаза тёмные, глубокие, и в недрах их притаилась где-то опасность, золотые крапинки сверкали что зарницы, но пальцы мужчины только ласково поглаживали, очерчивая овал лица, призывая не бояться. Он смотрел так, словно она единственная для него была. Даромила, собравшись с силами, отвернулась, высвобождаясь.
— Смотрят же, княжич, — пролепетала, а у самой в груди защемило. О том, что они могут сгинуть в этом походе, и не думала. — Боги вам помогут, — быстро добавила она, унимая пронявшую тело дрожь.
Руки не слушались, и, бросив укладывать подстилку, растерявшись совсем, княгиня развернулась и пошла прочь, хмурясь, сдерживая душащие слёзы. Над лесом плыли пуховые облака воздушно и легко, и как бы к вечеру не заполонило, не поднялся бы буран, вон и птицы все притихли. Стёрла со щёк горячие дорожки. Не хватало, чтобы её увидели такой раскисшей и плаксивой. Божана ждала, собрав все вещи. Разговаривать не хотелось, но повитуха и не пыталась, только искоса всё поглядывала на помрачневшую княгиню.
Словно во сне, Даромила воспринимала окружение: как взнуздали воины лошадей, как, засыпав снегом кострища и раскидав ветки, погрузились мужчины в седла и тронулись с места, покидая место становища, как выехали на дорогу.
Даян плёлся в хвосте всё такой же понурый и угрюмый. Ладимира рядом с Боджаной — тоже поникшая и молчаливая. Княжич с воеводой вперёд всех уехали. Позади, за Даяном, понукая коня, следовал Гроздан вместе с Саргимом. Последний из всех был самым молчаливым, от него Даромила и слова не услышала, даже не понятно было, разговаривал ли тот вообще, или все больше только слушал. И Никрас, который вчера по не осторожности задел Ладимиру, сегодня тоже молчал.
Даромила вслушивалась в звуки леса. Скрипели, постанывая, вековые деревья, иногда доносился и хруст ветвей — это, проламываясь сквозь чащу, удирали от дороги дикие лоси. Голова в скором времени сделалась пустой и лёгкой, а с сердца спала глыба льда. Лоно природы умиротворило, привело в равновесие душевные терзания. И хорошо будет, если останется жить в таком месте, только на пользу. Даромила вовсе отгородилась от случившегося у костра разговора, решая как можно скорее забыть об этом.
День расходился, всё быстрее клонясь к середине, а вот небо, как и ожидала Даромила уплотнилось низкими облаками, разом потемнело в лесу. После обеда посыпал снег, сначала воздушными хлопьями, но через некоторое время поднялся ветер, пробуждая пургу, такую, что на несколько саженей стало не видно ничего, только серый лесной массив и никаких чётких очертаний. Даромила потерялась во времени — близится ли день к вечеру, или замерло все в ожидании бури? Ждала, не теряя надежду, что тучи разойдутся и блеснет огненным оком светило. Но как ни трудно было идти, отряд не останавливался, только, как и говорил Вяшеслав, делали короткие привалы по нуждам и вновь поднимались в сёдла, трогались в дорогу. А потом стало понятно, что всё же начало темнеть, но наконец, в мути снегопада завиднелись крепостные огни.
Тут уж и легче стало. Лошадей погнали быстрым ходом, хоть из-за усиливающегося ветра и бурана земля сравнялась с небом, потому так скоро, как хотелось, добраться до очага не получилось. Пришлось ещё побороться с ветром, что нещадно хлестал по лицу, сметал гривы, рвал полы плащей, сбивая с шага тяжеловесных меринов. Перед солнцеворотом самое суровое тёмное время. Морана ожесточается люто. Стоит зазеваться, накроет своим чёрным покровом. Пережить бы, переждать, когда закончится студень и ослабнет богиня смерти, там и тепло победит, тогда и не страшно. Вот так и в жизни Даромилы настали холодные беспросветные дни — пережить бы.
Острог находился в лоне лесного хвойного массива, окруженного с западной стороны каменными нагорьями. Огибала острог, насколько хватало глаз, река неширокая, по берегу под слоем снега сокрыты были челны, только штыки мачт и торчали. Когда всадники вывернули к главным воротам, Ждан отделился ото всех, погнал мерина вперёд, видно, упредить о приезде хозяев. И как только путники подъехали, сбитые массивные створки ворот распахнулись, впуская припозднившихся гостей. На дворе поднялась суета, и не было уже понятно, где свои, а где чужие. Одни встречали приезжих громкими выкриками, другие забирали лошадей, уводя в стойла. Даромила поняла, что не может разжать задубевшие пальцы, настолько озябли руки. Уже и не грели пуховые рукавицы, что отыскала Божана для неё. На этот раз с лошади помог слезть Ждан. Княжича и воеводу она отыскала взглядом у крыльца, те переговаривали с видным широкоплечим мужем в длинном тулупе нараспашку и в расшитой косоворотке под ним. Видно, это и был тот самый старший рода Радим.
Раздался гогот, да такой громкий, что даже взволновались псы во дворах, залаяли, поднимая в округе шум. Даромила, ничего не понимая, пыталась высмотреть, что же там произошло, Ладимира тоже насторожилась. У крыльца уже столпились почти все.
— Что там, Божана? — спросила девушка повитуху, хотя откуда той было знать.
— Будята пропавший вернулся, — ответил за женщину Саргим, что стоял позади женщин.
Даромила обернулась.
— Кто он, Будята? — спросила повитуха.
— А, неважно, — махнул мужчина рукой, — слуга княжича.
Вдруг выбежала из ворот женщина, низенькая ростом, и, завидев Ладимиру, кинулась к ней, закутываясь в платок.
— Вернулась, как же так, а? Как же пошла-то в одиночку? Горе ты наше, кому же нас оставила, не побоялась ни татя, ни зверя. Цела, — гладила она девку по щекам. — Куда ж тебя, глупую, понесло-то? Ты зачем ушла?
Ладимира молчала, только глаза всё опускала.
Женщина, опомнившись наконец, обратила внимание на путниц, скользя взглядом то на Божану, то на Даромилу. Расспрашивать ничего не стала, только расширила в удивлении глаза, узнав в одной из них княгиню Оруши, а очнувшись, поклонилась.
— Чего же мы на холоде-то? Вон непогода как разошлась, Моранушка разгулялась не на шутку. Скорее в дом, нечего тепло ей своё отдавать, силой кормить, — засуетилась женщина, поманив за собой, подтянув и Ладимиру.
