И всё одно не о том Пребран беспокоился, всё возвращался мыслями к вчерашней встрече. Залегало всё глубже тяжёлым железом беспокойство — что, если Даромила покинет острог, пока он за душегубами по лесу гоняется? Что, если Ярополк всё же нагрянет? И гнал от себя эти мысли, приказывая себе не думать о том. Не только собой, но людьми рискует своими, и не просто людьми, а лучшими воинами, ставшими братьями за время пути, каждый из них был ему дорог. И главное, теперь бы не потерять ни одного из них и самому не сгинуть, хоть и славная смерть — в бою, спасая неповинных людей, но жить теперь хотелось как никогда сильно.
Когда день перемахнул за середину, всадники сошли со льда, погрузившись в лес, благо буря не поднималась, идти было легко через стройные стволы сосен, окутанных снегом. Шли недолго, лес вдруг поредел, сменяясь берёзовым молодняком, а потом и вовсе оборвался, и взору открылась деревенька из семи дворов. Только от той деревни, какая была здесь, мало что осталось: погорелые избы, как разбитые гнёзда с вывернутыми столбами и створками, проваленными крышами, а у других так и вовсе только каменные печи и остались. Ясное дело, при приближении никто к всадникам не вышел, никто не встретил с поклоном, а если кто выжил, ушёл давно.
— Твари, — не выдержав, ругнулся Ждан, мрачно окидывая взглядом разорённые хлева.
Пребран огляделся. Следы, само собой, замело, не нашлось ничего, что подсказало бы, в какую сторону ушли тати.
Подъехав к заваленному частоколу, воины остановились перед валяющейся на снегу разбитой в щепки люльки, слушая гробовою тишину. Убитых нигде не оказалось, верно, кто-то всё же вернулся, схоронить, как положено.
— Пошли, нечего время терять. К вечеру управимся, вырежем до одного ублюдков, — разорвал тишину Вяшеслав.
Тронув коней, всадники пустили их вдоль улицы, проезжая мимо завалин, вскоре наткнулись и на заснеженный курган, засыпанный камнями. Внутри разлилась ярость, чёрная и густая, как смола. Постояли недолго каждый думая о своём и мысли те утешительными не были. Тронулись дальше, устремляясь прямо чрез луга. Теперь-то они на видном месте, заметить враги уже могли, да только никто не спешил показываться, потому легко подобрались вновь к лесу. Воздух звенел вечерним морозом, прошибая грудь, кони тревожно фыркали, пуская клубы пара, опасливо озирались, дёргая головами, прижимая уши, чуяли то ли дикого зверя, то ли притаившуюся опасность. Но кругом царили тишина и покой. Всё крепче оплетала, словно в сети, тревога — не ушли ли паскуды? И что станет говорить Ладимире? И только тут Пребран вдруг вспомнил, что та даже не вышла во двор проводить.
Мёрзлый лес холодом сжимал путников. Двигались через ельник не спеша, тот становился всё гуще, вскоре негде будет и копыту лошадиному ступить. Потом и вовсе каменистые валы окружили, и начало быстро смеркаться. Вяшелав сосредоточенно водил глазами по гущам, хмурился, делаясь всё мрачнее.
— Костёр что ли развести, чтобы сами нагрянули? — заговорил первым Никрас.
— Оно и придётся, без костра околеем ночью, коли не нагоним ныне, — отозвался воевода, выпуская клубы пара. — Деревеньку искать другую, только на ближайшие версты есть ли хотя бы одна?
— Надо было всё же Даяна взять, он места-то здешние поди знает.
Пребран резанул взглядом Гроздана, и тот повинно смолк, плотно сжав челюсти.
— Может, не туда идём? Как будто тупик, так и заплутать можно, или, хуже всего, в ловушку попасть, — присоединился к разговору Саргим.
Когда в неизвестность идёшь, всегда так — сковывающее напряжение давит, как туча перед грозой, вынуждая совершать много опрометчивых поступков. Не угадать, с какого боку ждать опасность. Но больше всего не нравилось Пребрану, что поход может затянуться, и затянуться неведомо насколько. Ночь неумолимо приближалась, погружая всадников в сизый сумрак, вынуждая искать место для становища.
Прошли ещё два десятка верст, и темень всё же вынудила остановиться. Сноровисто стащив сухих веток в ложбину меж скал, что выбрал Вяшеслав для укрытия, быстро запалили огонь. Никрас споро сварганил густую похлёбку с кусочками душистого вяленого мяса. Наваристая пища сгорело нутро быстро, разморила, разливая по телу приятную тяжесть. Вот только расслабляться ныне никто и не собирался, как, впрочем, и спать. Сидели вокруг огня, вслушиваясь в звуки, отзываясь чуть ли не на каждый скрип да хруст ветвей. Но на много саженей окрест верно и не было никого, что удручало ещё больше. Без дела сидеть у костра вскоре надоело, разбрелись кто куда: Никрас вызвался посмотреть окрестности, за ним увязался и Гроздан. Саргим, вытащив из седельных сумок нож, отправился в лес.
— Далеко не уходи, — предупредил его Вяшеслав.
Пребран, откинувшись спиной на обмерзлый ствол дерева, скрестив руки на груди, хоть в налатнике это было и не так удобно, вытянул длинные ноги, грея стопы, неподвижно наблюдая, как вверх от костра брызгают снопы искр, как лижет тьму белое пламя. Мысли крутились вокруг одного — что делает сейчас княгиня. Верно, готовится ко сну, если уже не спит. Увидел её лежащей в тонкой рубахе, что облегала гибкий стан, округлые бёдра, упругую грудь. Княжич хмыкнул самому себе, выныривая из размышлений, где было так хорошо, но уже не так спокойно, мысли о княгине слишком рьяно разгоняли по венам кровь. Он выдохнул. И когда же успел так погрязнуть? И стало всего горше, когда понял, что и не собирается выныривать, хотелось уйти на самое дно, где граничит отчаяние с наслаждением.
Рьяное ржание лошадей разорвало вечернюю тишину, вынудив подорваться со своих мест.
В следующий миг на свет костра вышел Саргим.
— Ты чего так пугаешь!? — ругнулся Ждан, раздражённо отшвыривая ветку, которой он ещё недавно ворошил угли.
Пребран скорее почуял нутром, нежели увидел, насколько воин был бледен и как не мог разжать зубы, чтобы ответить. Княжич бросился к ратнику ещё за миг до того, как холод инеем разлился по спине. Он успел подхватить Сргима за плечи, когда у того подкосились ноги. Воин, охнув, обмяк в его руках, откидывая голову назад, глаза его закатились. Ждан немедля рванулся вперёд, в лес, осматривать окрестности.
— Они там… лагерь, — ослабленно шепнул Саргим и безвольно повис немереной тяжестью. В спине его торчала рукоять ножа, который мужчина взял с собой для охоты.
— Давай сюда, — скомандовал Вяшеслав, перехватывая воина под другую руку, осторожно уложил его на подстилку.
Рухнув на колени, воевода обхватил рукоять ножа, потянул осторожно и медленно из лопатки, благо броня спасла от смертоносного удара, и нож вошёл не так глубоко. Саргим только простонал, всхлипнув от боли, сжимая до хруста челюсти, но глаз не открыл, снова обмяк, из раны полилась кровь. Княжич мигом подхватил походной мешок, выуживая из тряпья первое, что попалось под руку.
— Живым будет, — уверил воевода, распахнув кожух Саргима, освободил его из панциря и налатника, зажал рану.
— Держи, — велел он княжичу, пока рвал рубаху на части, и принялся обматывать вкруг груди раненого.
